Часть I в серии из 5 статей о растущем антисемитизме во Фанции: глубокий взгляд на предполагаемого убийцу в Еврейском музее в Брюсселе.
Марк Вейцман
Девять утра на улице Карно, одной из самым спокойных, роскошно выглядящих улиц Версаля, а хореография террора уже в полном разгаре: резкие звуки сирены, мигание красных фонарей, фотовспышки и крики прессы. Две черные машины с пуленепробиваемыми тонированными стеклами, окруженные отрядом полицейских на мотоциклах въезжают в прямоугольный двор почтенного здания. Король Солнце Людовик XIV построил его в 1672 для своей жены, Терезы Австрийской. Она держала там своих лошадей. После ее смерти, конюшни королевы перешли к Аделаиде Савойской, герцогине Бургундии, затем – к Марии Лещинской, королеве Франции, и, наконец - к Марии-Антуанетте. Потом революционеры использовали его как тюрьму, казнив там 14 заключенных во время резни в сентябре 1792. Теперь это здание апелляционного суда, задачей которого сегодня является обсуждение судьбы Мехди Неммуша, предполагаемого исполнителя убийства в Еврейском музее в Брюсселе.
Прикрыв лица капюшонами, с M-14 в руке и пистолетами 38 калибра на боку, немые черные силуэты группы спецназа (французский эквивалент SWAT) проверяют каждого из нас, когда мы входим во двор и поднимаемся по деревянной лестнице на первый этаж, где происходит суд.
В 9:43 в стеклянную клетку вводят Неммуша в наручниках и под охраной трех членов группы спецназа. Ему - 29, среднего роста, черноволосый. Одет в выцветшие джинсы и бесформенный пуловер. Нет никаких признаков жестокой решимости, видной на фотографии, которую власти дали прессе - фотографии, вероятно, сделанной в полицейском участке Рубекса, городе, что неподалеку от бельгийской границы, где он родился примерно в 2005 или около того, и был просто еще одним малолетним преступником. В нем нет никаких признаков страха, смущения или стыда. Никакой ауры боевика, исходящей от черно-белого видео с камеры наблюдения музея, которое показало расплывшегося, мускулистого мужчину с шапочкой на голове, очками на глазах и, так же, как у Мухаммеда Мехраха, убийцы в Тулузе два года назад, прикрепленную к груди камеру GoPro, чтобы он мог снимать свое убийство.Незаметный, почти прозрачный, он озвучивает свое гражданское состояние, отвечая на стандартные вопросы, монотонно задаваемыми тремя судьями-женщинами, сидящими перед ним. Неммуш мог быть любым незаметным пацаном, которые весь день стайками бродят в моем парижском районе от кафе бара – к агентству по временному трудоустройству и обратно к бару за еще одним эспрессо, еще одним пивом, еще одной мелкой кражей, чтобы просто убить скуку и скоротать время.
24 мая, в субботу, в 3:27 вечера, согласно обвинению, какой-то человек появился на пороге Еврейского музея Бельгии. Вытащил из мешка Magnum-357 и начал стрелять. Пули попали в Эмануэля и Мириам Ривас, пару израильских туристов, примерно лет пятидесяти, которые только что вошли в помещение. Каждый был поражен в затылок и умер на месте. (Через несколько минут после убийства объявился свидетель, который выложил на своей странице в Facebook фотографию тела Мириам, лежащее в луже крови, ее руки, по-прежнему держащие брошюру программы музея (неизвестно, что думали об этой фотографии ее дети, 15 и 16 лет, живущие в Израиле). Бросив Magnum, стрелок вынул из своей сумки автомат Калашникова, прицелился в 65-летнюю женщину по имени Доминик Сабрье и также выстрелил ей в голову.Бывший арт издатель польского происхождения, Сабрье выехала из Франции в Брюссель только за два месяца до этого. Причиной ее переезда, по иронии судьбы, была, по словам ее друзей, антисемитская атмосфера, которая сейчас царит во Франции. Убийство в Тулузе напугало ее, как и демонстрация ненависти в Париже прошлой зимой, когда, впервые со времени второй мировой войны, началось скандирование антиеврейских лозунгов в общественных местах французской столицы. В Брюсселе – городе, который Сабрье знала, она думала спокойно прожить на пенсию. Она зарегистрировалась для посещения занятий по праву в бесплатном университете города и стала гидом волонтером в музее.
Александр Стернс, 25, нашел убежище под регистрационным столом, прежде чем убийца нашел его и убил выстрелом в голову. Стернс, нанятый в прошлом году в отдел по связям музея, был единственной жертвой, еще живой после съемки. Отправленный в больницу Сен-Пьер в Брюсселе, он был объявлен умершим на следующий день. Он умер 6 июня, став, таким образом, четвертой жертвой убийцы. Хотя мать Стернса -- еврейка, его отец — бербер-мусульманин из Марокко, и, по желанию обеих семей, он был похоронен на мусульманском кладбище в Тазе.
После Стернса, не имея больше той причины, которая была вначале, убийца закончил свое дело. Камеры наблюдения зафиксировали, как убийца ушел с сумкой в руках. И исчез.
***
Брюссель - столица Европы. На следующий день после убийства проводились выборы в Европарламент. Было предсказано по всему континенту еще до убийства, что ксенофобские националистические партии выиграют много мест, и как только поступила эта новость, напряженность, которая уже и без того ощущалась среди политиков континента, стала постепенно превращаться в слабость и паранойю. Было ли это убийство просто совпадением или оно было спланировано заранее? Или это было чье-то послание, но чье? Без сомнения, Европа была осажденная и униженная.
На месте происшествия появились мэр и различные члены правительства Бельгии. Король Филипп объявил себя «оскорбленным», а Совет Безопасности ООН осудил «террористическую атаку» и ее «вероятные антисемитские мотивы». Из Иерусалима, добавляя унижения, премьер-министр Биньямин Нетаньяху подверг критике рост антиеврейских настроений на континенте. Председатель Еврокомиссии, Хозе Мануэль Баррозу и министр иностранных дел ЕС, Кэтрин Эштон, осудили «невыносимое нападение на ценности Европы». Президент Европейского парламента, Мартин Шульц, премьер-министр Италии, Маттео Ронци и президент Франции Франсуа Олланд совершили поездку в музей через три дня после убийства, чтобы отдать дань уважения жертвам.
В воскресенье, 25 мая, население Европы, отправляя на Ассамблею ЕС своих худших представителей, уже высказывалось, как члены неонацистской партии Золотой рассвет, которая завоевала около 26% греческих избирателей, и Национальный фронт Марин Ле Пен, который теперь считался, с его 25% действительных голосов, ведущей политической партией во Франции.
Так, кто же несет ответственность за эту катастрофу: дестабилизацию, унижение и стыд? Бельгийская газета Le Soir, в своем освещении убийства намекнула на один общепринятый ответ, используя слово «поселения» для описания недвижимости, принадлежащей еврейской общине в городе, частью которой является музей, как если бы Европа была уже менее естественным и подходящим домом для евреев, чем Западный берег. (Неважно, что тема выставки музея во время нападения была «Древности еврейского присутствия в Бельгии, начиная с раннего христианства»).
Эта же идея, как представляется, была заложена в невменяемом ответе бельгийского депутата от крайне правых, Луи Лорана, который в начале мая организовал вместе с французским комиком Дьёдонне антисемитскую акцию в Брюсселе. Вынужденный сделать заявление для того, чтобы дистанцироваться от того, что произошло, он предположил, что эта бойня была ничем иным, как заговором, осуществленным против него лично его «врагами» (а именно, евреями), чтобы дискредитировать его действие. И, возможно, не удивительно в этом контексте, что почтенному мусульманскому интеллектуалу Тарику Рамадану выпало открыто выразить мнение, что убийства в еврейском музее были частью более крупного еврейского заговора:
«Два израильских туриста выбрали целью музей»,-- твиттнул он 27 мая, выбрав слово «цель», несмотря на доказательства того, что жертвы были рандомными. —
«Работали на израильские спецслужбы».Единственным основанием Рамадана для этого заявления, по-видимому, было то, что Ривасы работали бухгалтерами на общественных началах, т.е., они работали на государство, в котором они жили. В голове Рамадана, всякий, кто работает на государство Израиль, является шпионом, а следовательно, законной целью для убийства. Нападение, добавил он, было «отвратительной диверсией, чтобы скрыть истинные мотивы и истинных виновников» этого деяния. Другими словами, израильтяне пожертвовали своими агентами для того, чтобы заработать очки на политической пропаганде. Разумеется, «чириканье» Рамадана проложило себе путь через социальные сети, где он стал общепризнанным мимом, которого вставляли в новостные сообщения по поводу убийства как интересную теорию для изучения.
Арест 30 мая французского гражданина Неммуша ничего не изменило. Во всяком случае, он даже подчеркнул жуткое несоответствие, бросающееся в глаза в результате убийства, между трагедией, о которой сообщалось во всем мире, с одной стороны и общей провинциальностью теории заговора -- с другой. Поскольку полицейское расследование шло своим чередом, Мехди Неммуш был задержан в Марселе во время рутинной проверки Евробуса из Амстердама, который, как известно, широко используется мелкими наркоторговцами на своем пути в Алжир. Потребовав удостоверение личности у Неммуша, полицейские заметили пистолет у него на боку и решили сделать ход. Они обыскали его сумку и нашли не только шапочку, похожую на ту, что показывали на видео, но и Калашников, использованный в музее, и несколько десятков пуль к нему, и миниатюрную камеру GoPro с видео внутри, показывающее это оружие, и голос Неммуша, объявляющий об ответственности за это нападение, записанный поверх изображения (по-видимому, камера плохо сработала во время убийства). Но самым тревожным оказался простой белый лист бумаги, на котором фломастером были тщательно выведены арабские слова. После того, как они были прочитаны, надпись оказалась названием Исламского государства Ирак и Левант, ISIS - самая смертоносная террористическая группа, родившаяся из сирийского конфликта.
Теперь, возникают вопросы по поводу некоторых деталей этой официальной версии: была ли это на самом деле обычная проверка или чей-то донос? Остается проблема: как последовательно соединить, с одной стороны, АК-47 и то, как он был использован - стрелок хладнокровно поразил свои цели, а затем спокойно вышел на улицу, а с другой - Неммуш, похожий на подростка, и тот факт, что он так по-дилетантски сохранил свое оружие и вошел с ним в автобус, широко используемый преступниками, и поэтому, явно находившийся под пристальным вниманием?
В социальных сетях, этот вопрос был использован как «доказательство», что Неммуш, на самом деле невиновен, и что его рассказ о том, что он нашел или купил мешок — правдив. Однако как же тогда крошечный флаг ISIS и свидетельства, обнаруженные при расследовании, что 31 декабря 2012, Неммуш покинул Францию, а потом через Брюссель, Лондон, Бейрут и Стамбул, прибыл в Сирию, где он действительно провел 11 месяцев, обучаясь у ISIS? Составленная, частично из бывших членов старой национальной гвардии Саддама Хусейна, частично из суфийских племен во главе с Абу Бакром аль Багдади - самопровозглашенным «халифом» иракского происхождения, который до недавнего времени был настолько же осторожен с видеокамерами, насколько Усама бен Ладен был болтлив - ISIS насчитывает, согласно официальным оценкам, около 5 000 солдат в Ираке и 12 000 - в Сирии, что удивительно мало, учитывая наступление его войск на местах. ISIS компенсирует свой недостаток людей коммуникационной стратегией, основанной на наглом терроре и неприкрытом варварстве. Его видео массовых убийств, опубликованные в Интернете, оказали такое воздействие на иракскую армию, в 4 раза превышающую по численности, что иракские солдаты регулярно бегут с поля боя, оставляя дороги открытыми для ополченцев ISIS.
Теперь, судя по тому, что говорят две тетки Неммуша, робко сидящие в конце зала, я не единственный, кто нашел абсурдной какую-либо связь между всем этим и повседневной жизнью Мехди Неммуша как мелкого правонарушителя из Ла Бургони, пролетарского района Рубекс-Туркуэн где его воспитывала его бабушка. Ла Бургонь является одним из тех французских горячих «cités», куда полиция не ходит ночью, и где уровень безработицы – выше крыши. Это также место, где проживают обе тетки Неммуша. Я увидел двух худеньких женщин среднего возраста немного раньше, чем Неммуш вошел в клетку, быстро оглядев собравшихся и подмигнув им -- знак, на который они ответили ему слабой улыбкой и слабым жестом руки. С этого момента им было явно трудно понять собравшихся или то, о чем говорил адвокат их племянника, Аполин Пепизеп, 40-летний африканец с Берега Слоновой Кости.
Вернувшись обратно во двор, где я поджидал полицейские машины, чтобы уехать после судебного заседания, я увидел, что что-то происходит между ними и Пепизепом. Они о чем-то спорили.
«Мы пытались передать Мехди одежду, а вы не даёте», -- говорит одна. «Вы нам запрещаете иметь с ним всякие контакты».«Послушайте», -- отвечает адвокат агрессивно и с некоторым презрением.
«Вы понимаете, что хотите, но я никогда ничего не запрещал. Он просто сам не желает с вами разговаривать, вот и все».Потом он поворачивается и уходит, оставив теток с потерянным видом разговаривать с прессой.
Позже по телефону со мной, адвокат оправдывал свое отношение, ссылаясь на озабоченность Неммуша защищать свою семью от любых связей с его положением. Это нехорошо, поскольку вся семья была уже допрошена полицией в первые дни после убийства, и эти показания теперь постоянно на записи. Пепицеп возложил вину также на Сулейфу Бадуй, предыдущего адвоката Неммуша в Рубексе, обвинив ее в том, что она – гончий пес рекламы.
«Она не должна была привозить семью в суд», -- сказал он мне. «У них нет никакого повода там находиться».Неясно, то ли Пепицеп действительно назначен судом, то ли его подобрал Неммуш. По просьбе Пепицепа суд собрался сегодня утром, чтобы решить, надо ли судить Неммуша в Брюсселе, как требует Бельгия, или во Франции, поскольку есть подозрения, что его права на справедливый суд не будут гарантированы, если он будет выдан. Как Бельгия, так и Франция – страны Европы и этот вопрос вряд ли должен быть пунктом аргумента - «нет никакой «экстрадиции» внутри Европейского союза», ехидно напомнил прокурор Пепицепу. Однако Неммуш и его адвокат настаивают, что как только Неммуш будет доставлен в Бельгию, Брюссель, не колеблясь, перевезет его в «третьи страны», а именно - в Израиль. Однако какими бы необоснованными ни были такие предположения, Иерусалим никогда не делал никакого запроса в этом плане – это хороший материал для антисемитской пропаганды в социальных сетях.
Когда в конце слушания судья спросил его, имеет ли он что-нибудь добавить, Нкммуш встал и еще раз подчеркнул:
«Я буду отвечать на ваши вопросы только, если у меня будут гарантии, что меня не передадут в руки Израиля».Я увидел, что обе тетушки совершенно опешили от подобной вероятности, также как и от свирепого механического военного голоса, которым Неммуш внезапно заговорил. Тут-то, наконец, можно было получить подтверждение той жестокости, которая исходила от его официальной фотографии и видеозаписи с камеры наблюдения.
***
В трех минутах ходьбы от здания трибунала, на террасе под сенью близлежащих садов, окружающих знаменитый замок, я встретил тетушек за кофе. Из всех мест, конечно, Версаль! Его статуи древних королевских героев, его парфюмерные магазины, цветочные магазины, этническая однородность… Что может быть дальше от этого тихого буржуазного места, чем эти две женщины?! Лейла, 50, работает на заводе упаковщицей, а Айча – безработная. Рубекс, где они родились и выросли, был когда-то столицей рабочего класса. Его называли «Меккой социализма». Теперь это беднейший город во Франции и Мекка французского ислама.
Однако ни одна из женщин не кажется подчеркнуто религиозной. На самом деле, они даже не арабки, а кабильские берберки из Алжира. Что еще более удивительно, они были к тому же из харки (харки -- сторонники французской армии во время войны в Алжире – прим. пер.). Во время алжирской войны за независимость это слово, производное от арабского харака (движение) относилось к алжирцам, воевавшим вместе с французами против национального фронта освобождения. Как только война закончилась, Франция наградила их политикой позора: чтобы харки не оставались в тылу и не были вырезаны, их на десятилетия поместили в лагеря для интернированных, в те самые, которые были использованы для евреев в 1930-х, и оставили там до середины 1970-х под охраной бывшей колониальной администрации.
Как только они вышли из лагерей, несмотря на расизм и унижения, с которыми им пришлось столкнуться, харки стали больше молчать и интегрировались в мусульманское население. А может, сказать лучше, стали более покорными? У них не было места, куда вернуться, а в 70-х они были бы убиты как предатели, если бы они попытались вернуться в Алжир.
Поскольку семья обосновалась во Франции еще до войны, тетки Неммуш не знали лагерей для интернированных. Лейла поменьше, с короткими волосами вокруг круглого лица, в то время как Айча отличалась глубокой нижней челюстью, длинным носом и длинными черными кудрявыми волосами. Несмотря на свои различия, они обе не пользовались косметикой, имели одинаково бесцветную кожу и худощавые тела, были малословны, поскольку пытались постигнуть ошеломляющую реальность: их племянника обвиняют в убийствах в контексте террористического акта. Их бледные лица не выражали никаких реальных чувств, кроме банальных страданий и несчастий бедняков: «Не говорите, что мы из харки, если будете что-нибудь писать во Франции, мы не хотим, чтобы соседи нас стыдили». «Он хороший мальчик, Мехди, он хороший мальчик, как он мог дойти до таких вещей, если это он»?!
И пока они разворачивали передо мной длинную, серую, печальную историю Неммуша, я все время удивлялся, не против этого ли – мучительной скуки такого повествования - он восстал прежде всего: он родился в апреле 1985 у владельца небольшой лавки в Рубексе, который никогда не признавал его (и который до сих пор там живет) и депрессивной матери — сестры Лейлы и Айчи, имя которой никогда не произносилось, и которая, по всей видимости, была «барной девкой», как сказала мне потом юрист Сулейфа Бадуй. (И это правда. В начале 80-х, вы могли встретить много таких девушек во Франции - мятежные дети, которые спасались от консервативных иммигрантских семей и ненавидели себя за то, что так поступали, в поисках места на земле, но не находили ничего, кроме баров и людей в барах). Приемная семья по фамилии Вассор, жившая в деревеньке близ Рубекса, приютила Неммуша, когда ему было 3 года по просьбе социального агентства, которое лишило его мать материнских прав.
«Мы всегда хотели взять его, мы всегда настаивали», - говорит Айча, «но мать никогда не соглашалась отдать его нам».Оплачиваемое государством за свою работу, семейство Вассор растило Неммуша вместе с тремя или пятью другими детьми, из которых он был единственным «магрибцем». Его бабушке в Ла Бургони, наконец, удалось забрать его в 2002, когда ему было уже 17 лет. Он потом никогда не поддерживал контактов с семьей Вассор. Свой первый приговор он получил, два года спустя, в 2004 – два месяца тюрьмы за насилие; затем в 2006 - за вождение без прав; затем в 2007 - снова за мятеж.
«Скажите мне, что я должен предпринять, чтобы встретиться с вами, потому что я сейчас нахожусь в заключении»,-- писал он Сулейфе Бадуй после целой серии приговоров за один год, на этот раз – за гребежи и разборки, за что он в общей сложности отсидел 5 лет.. Он был освобожден из тюрьмы 4 декабря 2012. Три недели спустя, 31, он уехал в Сирию.
Нет сомнений, что в тюрьме Неммуш стал радикалом. Карим Мохтари, приговоренный к 10 годам тюрьмы в середине 1990-х, после того, как он пытался ограбить наркодельца и случайно застрелил его из дробовика, раскрывает в своей книге Искупление, как легко можно в тюрьме попасть к исламистам.
«В тюрьме»,-- сказал он мне, -- «есть две вещи, которые вы поймете, как только там окажетесь. Первое – это то, что вы одиноки, и второе – это то, что вы не хотите быть одиноким. Потом вы смотрите во двор и спрашиваете себя, к какой группе я хочу принадлежать? Есть наркоманы, есть дилеры, есть насильники, и так далее. И есть религиозные. Они чище остальных, и, на первый взгляд, страдают меньше и заботятся друг о друге. Неделю я на них смотрел, а потом ко мне подошел самозваный имам и спросил, являюсь ли я мусульманином. Я ответил, что пока нет, и он меня представил человеку, который только что перешел в ислам, европеец, который научил меня азам арабского языка, первым молитвам и ритуалам. И с этого все и пошло.После того, как количество перешедших в ислам превратило группу в своего рода силу, администрация из предосторожности решила распустить религиозную группу: имам был переведен. Он пришел к Мохтари в камеру, как Мохтари мне рассказывал:
«Послушай»,-- сказал он, «меня переводят, и я должен уйти. Однако вы, ваша миссия как мусульманина – убивать. Убивать негодяев везде, где вы их найдете. Вам нужно поддерживать контакт даже после освобождения, так, что давайте. А если будет нужна военная подготовка, у нас есть места для этого тоже».
«Вот тогда я понял, во что я вляпался», - сказал Мохтари.Он был сыном от насильственного смешанного брака, и его французская мать развелась и вышла замуж за француза расиста, который жил на социальное пособие и грабежи. Тем не менее, когда я услышал историю Неммуша от его теток, я задался вопросом: что есть такого важного в этой истории, что может вообще что-либо объяснить? Мохтари стал регулярно избивать какой-то человек, который также будил его в 4 утра, в субботу вечером он брал его вместе с собой на ограбления вилл и квартир, пока Карим стоял «на стрёме». Однако, несмотря на несравнимо более жестокий фон, чем у Неммуша, Карим Мохтари никогда не обращался к террору. Сегодня ему 36, он управляет различными ассоциациями и группами, которые специализируются на реинтеграции заключенных, и проводит психологические занятия, чтобы помочь районам. Если мусульмане составляют примерно 12% населения Франции, то в тюрьмах их число доходит до более 60% общего количества задержанных по стране, делая ислам первой тюремной религией. По словам политолога Жиля Кепеля,
«в главной районной тюрьме союза «Форс Увриер Пенитансьер» считают, что у нее сегодня нет выбора, кроме как вести переговоры с исламистами, если они хотят иметь возможность сохранять подобие мира. Так же, как они привыкли делать с толпой».По официальным французским оценкам, около 800 подростков находятся на своем пути в Сирию, или, как Неммуш, возвращаются обратно. Некоторые из них происходят из бедных эмигрантских слоев. Одни из них – просто тянули время, но другие обратившиеся в Ислам, происходили из французских католических семей среднего класса, в том числе - все большее число девочек-подростков. Что между ними общего, так это то, что они возвращаются - когда они действительно возвращаются - обученными и, достаточно часто, вооруженными. Этот вопрос стоит настолько серьезно, что представленный в Национальном собрании 8 июля новый закон, предлагает запретить зарубежные поездки любым подозреваемым в участии в будущей террористической деятельности. Но как это может быть точно известно? И если правительство запрещает своим гражданам поездку в какую-то страну, то чем оно кончит?
«У нас, французов, есть особая проблема с Сирией»,- утверждает Рафаэль Глюксман, сын философа Андрэ Глюксмана, который работает в области прав человека.
«С самого начала сирийского конфликта, мы утверждали, что это – справедливая война. Что Асад – мясник и должен быть свергнут. Так, что в этом смысле, Сирия – это место, которое узаконивает всякое стремление к джихаду. Если отодвинуть в сторону антисемитский элемент то, то, что делают эти молодые люди, на самом деле укладывается в наш собственный анализ. Они имеют мужество делать то, что мы не решались сделать. Но вы не можете отодвинуть в сторону антисемитский элемент. Таким образом, мы хотим помочь сирийской оппозиции, и в то же время, мы должны рассматривать в качестве потенциальных террористов французский народ, чтобы действовать соответственно!»По словам Жиля Кепеля, сирийских импульс является последним эпизодом более широкого обновления — «постмодернистского салафитского джихада бедноты», как он это называет, ссылаясь на теорию сирийского инженера по имени Абу-Муссаб-аль-Сури, который пройдя обучение во Франции, написал много тысяч страниц, опубликованных в Интернете. На этих страницах Аль Сури приводит доводы в пользу подготовки молодых европейцев из мигрантов с целью их возвращения в Европу для принесения себя в жертву великому делу джихада. Еврейские светские места такие, как музеи или школы — не синагоги — названы среди первых целей для преднамеренной виктимизации мусульман, создавая этнические исламофобские конфликты в Европе, а потом — религиозные войны. Это достаточно интересно, поскольку такой же проект был озвучен в 1990-х в некоторых крайне правых французских кругах. Почему именно Франция стала такой восприимчивой и губчатой к идеям Аль Сури -- совсем другая история.
| Перевод: +Miriam Argaman | |
Опубликовано в блоге "Трансляриум" | |