Несколько цитат из книги Йорама Хацони "Достоинство национализма"
Mark Appel, 26 марта 2019
Слова Людовика XIV "Государство — это я" были прочитаны мной в 16-летнем возрасте одновременно и как противопоставление книге Руссо "Общественный договор". Грешен, у Руссо я прочитал только название. Но с тех пор поддерживал идею общественного договора между гражданами и государством: люди должны подчиняться законам и принятым правилам лишь в той мере, в которой государство думает о расцвете и благе своих членов Антисоветчина, видно, была у меня в крови...:)
По прошествии 50 лет я сделал следующий шаг в познании, открыв книгу Йорама Хацони "Достоинство национализма". В результате, Руссо померк в моих глазах, а слова "Государство - это я" приобрели совершенно иной, не свойственный им смысл...
Идея "Общественного договора", или по-научному "Теория консенсуса" не нова. Согласно американскому политологу М.Вальцеру, мы встречаем ее в Библии трижды, первый раз при описании того, как весь израильский народ собирается у подножия горы Синай, выслушивает закон Божий и заключает договор с Богом, клянясь этот закон соблюдать. Об исторической вероятности образования государства таким методом Йорам Хацони пишет:
"Есть история, которую матери рассказывают своим детям о том, как рождаются младенцы. Они рассказывают, что, когда наступает время, аист приносит новорожденного ребенка на порог своего нового дома. Нет родителей, считающих эту историю правдивой. Так почему же они ее рассказывают? Вероятно, потому, что правда, в глазах некоторых родителей, уродлива и неприятна. Пересказывая своим детям эту ложь, они надеются представить мир красивее, чем он есть, и защитить юные души от мыслей, могущих причинить страдания. Точно так же есть история, которую преподаватели политики, права и философии рассказывают своим студентам по поводу рождения государств. Они рассказывают, как живущий абсолютно свободно человек соглашается вместе с бесчисленными другими людьми сформировать правительство и подчиниться его диктату. Ни один преподаватель университета или учитель гражданского права не считает это правдой. Так зачем же это рассказывать? На этот вопрос ответить сложнее. Подобно истории про аиста, можно было бы сказать, что традиция ознакомления учеников с теорией управления государством посредством такого фантастического рассказа защищает умы студентов от ряда уродливых и неприятных истин. Но на этом сходство заканчивается. Ибо история про аиста предназначена, чтобы продлить невинное детство еще немного в предположении, что в определенный момент родители скажут им правду. В то время как история о том, как зарождается государство, внушается молодежи вновь и вновь на каждом этапе их образования — сначала в старших классах школы, затем в колледже, а затем снова на юридическом факультете и в аспирантуре. В конце концов, они становятся законодателями, юристами и известными учеными, но вся та же сказка о политическом устройстве, внедренная в их головы, занимает там место, предназначенное для компетентного понимания предмета. И каждый день мы видим, сколько вреда свершается во внутренней политике и иностранных делах действиями государственных мужей, которые продолжают полагаться на этот миф в процессе принятия решений от имени государства.... Невозможно разумно рассуждать о принципах управления государством, не освободив себя сначала от вымысла, что государства формируются с согласия отдельных лиц — идеи, лишь скрывающей от нас механизм того, как государства рождаются и продолжают существовать во времени, что скрепляет их и что их разрушает".
В эпоху Просвещения теория "Общественного договора" была сформулирована Джоном Локком в знаменитом манифесте "Два Трактата о Правлении". Манифест открывается утверждением, что все личности рождаются «в совершенной свободе» и «совершенном равенстве» и стремятся к жизни, свободе и благосостоянию путем взаимного обмена, основываясь на согласии. Отсюда Локк выводит много чего, легшего в основу устройства современных государств. Например, необходимость и независимость трех ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной.
Существуют два механизма, скрепляющих людей в коллективы,- говорит Хацони. Один — локковский, основанный на постоянно контролируемом свободном согласии, другой — на воспитанной всей жизнью членов коллектива взаимной преданности, которую Хацони в дальнейшем называет "лояльностью". Чтобы пояснить мысль, он сравнивает два маленьких человеческих института: капиталистическое предприятие и семью.
"… Несомненно, существуют институты, которые регулируются в первую очередь оценкой индивидуумами того, что улучшает их физическое благосостояние, защищает и увеличивает их имущество, и которые основаны на постоянном согласии с другими для достижения этих целей. Таковым является бизнес-предприятие.
Когда создается фабрика, магазин или инвестиционная компания, их целью является обеспечение жизни и имущества лиц, которые соглашаются участвовать в бизнесе. Для одних... это означает заработную плату, [для других] — накопление собственности, которая может быть использована для расширения бизнеса, создания новых предприятий… и т.п. Разумеется, деловые предприятия, ища выгоду..., могут внушать лояльность своим сотрудникам и настаивать на семейном характере бизнеса. Но это не меняет фундаментальный характер бизнеса как консенсуса, целью которого является повышение благосостояния и собственности тех, кто в нем участвует. И в целом, все, кто участвует в этом, делают это только до тех пор, пока продолжают считать бизнес прибыльным для себя. Это означает, что обязательства, связывающие участников бизнеса друг с другом, по своей природе являются слабыми: работник или даже партнер в фирме в течение многих лет может считаться большой ценностью… и все же быть уволенным..., когда руководство приходит к выводу, что без него, они могут быть успешнее. Так же точно, партнер или сотрудник часто уходит из фирмы в тот момент, когда появляется более прибыльная должность. Слабость ответственности, скрепляющей бизнес, выражается не только в легкости, с которой его участники уходят или изгоняются. Предприятие страдает от изменчивости и временности всех человеческих связей, основанных на согласии... Весьма необычно, чтобы человек был готов отказаться от своей жизни ради фабрики или магазина, его нанявших. Это же справедливо и для владельцев бизнеса. На самом деле, трудно даже найти бизнесмена, а тем более сотрудника, готового нести постоянные финансовые потери ради бизнеса, который вряд ли потом сможет окупить эти убытки.
Сравните это с семьей. Как и бизнес, семья возникает из согласия — брачного соглашения... Как и бизнес, семья функционирует экономически, стремясь обеспечить физическое благосостояние и собственность своих членов. Но семья строится для достижения совершенно иных целей, и благодаря этому она устанавливает между людьми связи совершенно иного вида.
С какой же целью создается семья?
Верно, что в браке люди ... больше процветают, чем те, кто не состоит в браке. Но мужчины и женщины, поженившись и принеся детей в мир, испытывают трудности и приносят жертвы, оставаясь в браке и поддерживая своих детей до зрелости, вовсе не потому, что это будет способствовать их личному здоровью и процветанию. Цель семьи — это нечто совсем другое: браки и семьи учреждаются для передачи следующему поколению того наследия, которое было завещано нам нашими родителями и их предками. Это наследие включает в себя, как саму жизнь и, возможно, некоторую собственность, так и образ жизни, религию и язык, навыки и привычки, а кроме того определенные идеалы и взгляды касательно того, что следует ценить, нечто совершенно уникальное для каждой семьи, чем другие не обладают.
Этих целей невозможно достичь за несколько лет... Мы склонны сосредотачиваться на том, как родители влияют на развитие своих детей в ранние годы .... Менее заметно, что значительная часть того, что родители передают своим детям, не может быть понята ими, пока им не исполнится двадцать пять или тридцать пять лет...
Истина заключается в том, что работа по выращиванию сада, коим является семья, не прекращается никогда, до самой смерти.
Рассмотрим последствия этого факта. Обязательства, принимаемые в бизнесе, как я уже сказал, основываются на постоянном согласии и могут периодически переоцениваться путем анализа выигрыша и издержек. Каждый человек, участвующий в этом предприятии, может в любое время заявить о своем намерении прекратить отношения.... Напротив, обязанности, взятые по воспитанию детей... постоянны и остаются в силе на всю оставшуюся жизнь, согласны ли мы с ними или нет. Верно, что в какой-то момент муж и жена обычно соглашаются привести в мир ребенка. Но вскоре после этого изначального акта согласия, трудности, связанные с воспитанием ребенка, уже мало похожи на то, о чем молодые любовники думали и соглашались когда-то... Однако это первоначальное решение не может быть пересмотрено, родителям не дано возобновить свое соглашение на основе обновленной оценки... Как раз наоборот: согласие родителей или его отсутствие не имеют отношения к их продолжающимся обязанностям... Их мотивация заключается в лояльности, [поскольку] родители воспринимают ребенка как часть себя... на всю оставшуюся жизнь, навсегда. Нечто подобное можно сказать о взаимоотношениях между мужем и женой. Это правда, что они дали согласие пожениться в какой-то момент. Но то, что они переживают в совместной жизни — не только радость и наслаждение, но также печаль и лишения, ...не поддаются их воображению в момент их первоначального решения. Тем не менее, они остаются вместе, и не в результате перерасчета, проводимого каждые несколько месяцев... Скорее, они поддерживаются взаимной лояльностью, которая является признанием каждого, что другой есть часть его самого, не только до тех пор, пока их дети достигнут совершеннолетия..., но и на всю оставшуюся жизнь; навсегда.
Некоторые возражают, что это различие между бизнесом и семьей преувеличено. В конце концов, есть такая вещь, как развод и отчуждение в семье, так же как и лояльность к своим деловым партнерам. ... Тем не менее, нет надежды понять сферу политики, если не увидеть, что бизнес-предприятие и семья — это не просто разные институты, а институты, отражающие противоположность между двумя идеальными типами: деловое предприятие работает в сфере человеческой жизни, где свобода, расчет и согласие человека являются наиболее благодатными. Семья же работает в той области, в которой благодатны лояльность, преданность и самоограничение”.Перебрасывая мостик от этих малых ячеек общества к большим, типа государства, институтам, Хацони замечает:
"Многие политические теории предполагают, что политические события мотивированы заботой человека о его собственной жизни и собственности. Тем не менее, каждый, кто был свидетелем поведения отдельных лиц в военное время или в условиях ненасильственного конфликта типа избирательной кампании, понимает, до какой степени это предположение неточно.
…
Что заставляет людей объединяться в институты, действуя как единое целое с другими членами…? Известны три варианта: во-первых, люди действуют вместе при угрозе наказания. Во-вторых, если им предлагают оплату или другое вознаграждение. Наконец, они объединяются, рассматривая интересы и цели института, как свои собственные".
Третий вариант создает наиболее крепкие объединения, и чтобы понять его, Хазони совершает глубокий философский экскурс в понятие "Я".
"Мы знаем, что человеческая личность по своей природе отчаянно стремится обеспечить целостность своего "я". Под «я» я имею в виду, в первую очередь, физическое тело человека... Но это проявляется и в защите своего земельного участка или иной собственности, которую он полагает своей... В действительности, сама любовь к детям, родителям, братьям и сестрам, подвигающая защищать их, есть ничто иное как побуждение защитить целостность своего "я", ибо любовь к ним... испытывается, как если бы они были его частью...
Эта способность защищать других, как если бы они были частью самого себя, не ограничивается родственниками. Мы видим ту же активность в стремлении защитить друга или жителя своего городка, члена своего взвода или своей уличной банды или, вообще, любого другого, который по какой-либо причине рассматривается человеком как часть его самого.
Когда человек включает другого человека в пределы своей собственной сущности, мы называем эту привязанность лояльностью. Когда два человека принимают друг друга внутрь своего расширенного «я», такая связь является взаимной лояльностью, позволяющей этим двум людям рассматривать себя как единое целое...
Существование ... взаимной лояльности не означает, что они перестают быть независимыми индивидуумами... Муж и жена могут часто ссориться, а братья или сестры — драться... Но как только любой из них сталкивается с превратностями судьбы, другой страдает от них, как если бы они были его собственными. И перед лицом этих трудностей, споры, занимавшие их до сих пор, временно откладываются...
….
Работа "Два Трактата" Локка предлагает рационалистический взгляд на политическую жизнь, который игнорирует все связи, скрепляющие людей друг с другом, помимо согласия. … Это льстит индивидууму, поскольку важный выбор — это, якобы, почти всегда его решение. Но она плохо описывает реальный политический мир, в котором взаимная привязанность склеивает людей с семьями, племенами и народами, и каждый из нас получает определенное религиозное и культурное наследие вследствие того, что он родился в таких коллективах. Такой взгляд игнорирует обязанности, присущие как унаследованному, так и принятому на себя членству в таких коллективах. Членству, устанавливающему требования, не возникающие в результате согласия, и не исчезающие, если мы не согласны. Этот взгляд игнорирует последствия общих невзгод, приносящих неизбежные трудности…; невзгод, превращающих их в неотъемлемые черты морального и политического ландшафта, остро ощущаемых и усиливающих ответственность человека перед коллективом. Пренебрежение этими факторами обесценивает самые базовые связи, объединяющие общество.
….
Государство, построенное в "Двух Трактатах"... имеет малое сходство с национальными государствами, известными нам из опыта. В реальной жизни нации — это сообщества, связанные друг с другом узами взаимной лояльности, передающие особые традиции от одного поколения к другому. Они обладают общими историческими воспоминаниями, языком и текстами, обрядами и границами, передавая своим членам идентификацию со своими предками и заботу о том, какова будет судьба будущих поколений.
Допустим, что вера Джона Фортескью в превосходство английских законов или исторический страх англичан перед господством католической Испании, давали жизнь институтам и приводили к войнам на земле Англии в течение поколений. Такая приверженность побуждала человека служить своей стране не только ради своей жизни и имущества, но напротив, порой ценой жертвы этими вещами. В большинстве случаев эти приверженности прививаются нам в детстве и выбираются свободно не более, чем наши братья, сестры, бабушки и дедушки...".
Хацони находит удивительно простые аналогии для пояснения такого сложного понятия как национальное чувство, и в частности, чувство национальной свободы.
"Можно ли говорить о свободе нации? Разумеется. Древние израильтяне радовались исходу из египетского рабства, и именно подобное освобождение нации от империи отмечается каждый год в дни независимости в Чехии, Греции, Индии, Ирландии, Израиле, Польше, Сербии, Южной Корее, Швейцарии, США и многих других странах.
Однако сегодня, поскольку почти вся политическая мысль концентрируется на свободе личности, сама идея национальной свободы стала сомнительной. Разве свобода не принадлежит только индивидууму, человеку, испытывающему как свободу выбора, так и ограничение такового...?
Действительно, свобода описывает аспект действий человеческой личности. Точно также интересы и стремления, триумф и трагедия, желание, страх и боль являются особенностями жизни и ментального ландшафта индивида. Но эти же и подобные слова используются для описания человеческих коллективов. Например, когда мать нескольких детей травмирована в результате аварии или заболела, мы говорим, что семья испытывает боль. Возможно представить мать, ее мужа и каждого из ее детей как отдельных индивидов, испытывающих личную боль в результате этого события. Но это не то, что члены семьи испытывают в таких обстоятельствах. Они привыкли думать о семье как о коллективе, как о единице, каждый член которой есть часть его самого. И они испытывают боль семьи, поскольку каждый испытывает боль не только по поводу матери, но и по поводу отца, братьев и сестер, и каждый знает, что другие страдают по его поводу точно так же. Все это переживается как одна боль, горе и бремя. И мы, их друзья и соседи, посещая их, испытываем страдание за всю семью.... Семья не является лишь совокупностью людей. Это также субъект, обладающий особыми свойствами, принадлежащими ему как коллективу в целом. Именно это переживание единой общей боли есть то, что мы имеем ввиду, говоря "семья испытывает боль", "семья потрясена", "семья перенесла ужасный удар и потребуется время для выздоровления".
Подобно тому, как семья может ощущать боль, она также может испытывать триумф и трагедию, желание и страх, интересы и устремления... Семья фермеров может хотеть приобрести трактор. Семья может разделять триумф, если у дочери, боявшейся бездетности, рождаются дети...
Все это не отнимает от человека способности чувствовать, как индивид.
...
Все это можно сказать и о больших людских коллективах, таких как клан, племя и нация. Мы знаем, как нация может страдать от боли, ибо все это пережили. Мы испытываем это, когда убивают президента или премьер-министра, когда члена нашей нации убили прямо у нас на улице или взяли в заложники на чужбине, или когда наши солдаты или полицейские терпят поражение. Человек, привязанный к своему народу узами лояльности, переживает эти вещи, как будто они происходят с ним самим. И вряд ли стоит говорить, что каждый из миллионов людей испытывает свою собственную боль как индивид. Напротив, каждый испытывает боль всех других. Тяжелое чувство обиды или унижения заполняет общественное пространство и прилипает ко всему происходящему, так что даже малые дети, не понимающие, что произошло, испытывают боль и стыд. Это травма нации, это нация испытывает стыд.
...
И как нация может испытывать боль, также она может страдать от ощущения рабства. Когда народ обнаруживает, что его имущество конфисковано, его сыновей и дочерей заставляют служить нежеланным целям; когда им запрещено говорить на своем языке или выполнять свои религиозные отправления; когда их детей насильственно лишают обучения традициям; когда их убивают, заключают в тюрьму и подвергают пыткам за сопротивление — когда такое происходит, нация переживает порабощение ...
И если нация может испытывать рабство, то, несомненно, она может испытывать ... свободу от угнетения, радость освобождения. Она может ощущать власть, определять свой курс в соответствии со своими собственными устремлениями, не будучи принуждена склоняться перед какой-либо иной нацией или империей...”.
На этом, пожалуй, я закончу цитировать Йорама Хацони, и повторю вслед за Людовиком XIV, что "Государство - это я"..., если, конечно, оно сначала еврейское, и лишь потом, насколько получится, демократическое.
| Перевод: Mark Appel | Источник |
Опубликовано в блоге "Трансляриум" | |