Духи прошлого: О роли истории в русско-украинской войне

Владимир Путин осматривает корону Петра Великого в Кремлевском музее в 2006 году. (ЮРИЙ КАДОБНОВ/AFP через Getty Images)

Лоуренс Фридман, 12 июня 2022 г.

«Люди делают свою собственную историю, но они ее делают не так, как им захочется; они ее делают не в условиях самостоятельно выбранных обстоятельств, а в условиях обстоятельств, уже существующих, данных и переданных из прошлого. Традиции всех прошлых поколений ложатся кошмаром на головы живых". 

— Карл Маркс, “18 брюмера Луи Бонапарта”.

Когда, после семи лет расследования Чайлкота войны в Ираке, меня спросили, каков основной урок британской политики, я, как всегда, ответил: «Больше так не делайте».

Откровенно говоря, это был мой ответ до начала расследования. Он отражал взгляды на пределы военной силы, которые сложились с течением времени, отражая анализ многих, а не одного или двух конкретных эпизодов.

Мои взгляды можно свести к восьми простым правилам:

1. Не полагайтесь на то, что первый военный ход будет решающим, потому что, если он не будет решающим, вы будете вести совсем другую войну, чем ту, которую предполагали;
2. Плохое поведение на ранних стадиях войны продлит ее продолжительность, если не приведет к немедленному поражению;
3. Легче войны начинать, чем их заканчивать;
4. Войска более решительны при защите своих территорий, чем при вторжении на чужие;
5. Сопротивление не обязательно заканчивается поражением обороняющихся сил, а может привести к мятежу. Вот почему всегда неразумно оккупировать страны, где вам не будут рады.
6. Чем дольше продолжаются войны, тем более важными для их разрешения становятся невоенные соображения (национальная устойчивость/экономическая мощь/союз и партнерство);
7. В ходе войны, политические цели, ради которых она ведется, меняются так, что предполагаемые выгоды могут оправдывать фактические затраты, что затруднит их завершение;
8. Непреднамеренные последствия войн обычно выглядят так, как, если бы они были не важнее преднамеренных.

Эти правила применимы не во всех случаях. Исключения будут всегда.

Были войны с решающими первыми ходами (например, арабо-израильская война 1967 года), но их было немного. Оккупация Германии и Японии после 1945 года была успешной, но это были страны, полностью раздавленные многолетними войнами, начатыми их лидерами.

Справедливо также отметить, что по отдельности, эти правила выглядят несколько банально. Тем не менее они имеют то преимущество, что в целом верны. В совокупности, они усиливают друг друга.

По большому счету те, кто начинают войну, как правило, заканчивают ее гораздо более неприятными и разрушительными конфликтами, чем предполагалось. Это случается настолько часто, что вряд ли лидера, соблазнившегося начать войну, действительно терзали сомнения.

Эти правила были у меня в голове в первые недели 2022 года, когда я оценивал вероятность того, что Путин отдаст приказ о полномасштабном вторжении в Украину. Я полагал, что Путин, который явно шел на риск, но так же, как мне казалось, был способен к тщательному расчету, осознавал опасность обмана перспективой быстрой победы в Украине.

Тот, кто так часто говорил о войне против нацистской Германии, должен был бы знать о последствиях безрассудства Гитлера, начавшего операцию «Барбаросса».

Он бы видел, как Советский Союз ушел из Афганистана, потому что казалось, что нет удовлетворительного способа положить конец его кампании, а затем НАТО сделала то же самое.

Зачем ему повторять ту же ошибку в Украине?

Да, я забыл свое девятое правило:

9. Поскольку Правила 1-8 самоочевидны, те политические лидеры, которые игнорируют их и начинают войну, способны добиваться неожиданности, просто будучи глупыми.

Поэтому я был неправ, полагая, что Путин увидит, что война, направленная на смену режима в Киеве, — глупая идея, хотя я и был прав в том, что идея была глупая.

Ошибка Путина подтвердила справедливость правил.

Как и многие до него, он был убежден, что в этом случае, все будет по-другому. Приз покоренной Украины был слишком сладок, чтобы отказываться от него из благоразумия.

Теперь он должен будет разобраться с логикой ситуации.

Эта война отлична от той, которую Путин начал 24 февраля 2022 года. 

Теперь он, представив себя реинкарнацией Петра Великого, признает, что эта война завоевательная, а не освободительная. Теперь он охотится за территориями, в значительной степени разочаровавшись в населении Донбасса, чья предполагаемая уязвимость перед украинским нападением, послужила предлогом для войны.

Войска сепаратистов из Донецка и Луганска использовались в качестве пушечного мяса, отправляясь в бой неподготовленными и плохо оснащенными, чтобы сберечь регулярные части. Для завоевания этой территории, Путин прикрывается ядерной мощью России, чтобы удержать других от оказания прямой поддержки сопротивлению Украины, полагаясь при этом на силу своей обычной огневой мощи, чтобы заставить украинские силы подчиниться.

В какой-то момент, возможно, очень скоро, он начнет надеяться, что истощение сил Украины вкупе с нетерпением ее сторонников, в основном из-за распространяющегося влияния этой войны на мировую экономику и продовольственные запасы, приведут к сделке, которая превратит эти завоевания в постоянную часть России.

Однако он находится в гонке со временем. Его силы, несмотря на их локальные преимущества, продвигаются очень медленно, а украинские силы постепенно внедряют самое современное западное оборудование для поддержки своей обороны и подготовки к контрнаступлению.

Учет накопленного опыта

Попытка выяснить, чем эта война закончится, и каковы наилучшие (или наименее плохие) результаты, сложна из-за разрозненной информации, поступающей на передовую, а также из-за беспрецедентного характера самого конфликта.

Когда так много поставлено на карту и так много неопределенности, естественно обратиться к истории за руководством, либо в поисках уверенности в том, что в конце всегда побеждает добро («правильная сторона истории»), хотя, к сожалению, иногда это не так, либо — в поисках многообразия накопленного опыта, который якобы преподносит нам история, хотя говорит не история, а историки, и их толкования часто оспариваются. 

Историки обязаны профессионально предостерегать от поверхностного толкования накопленного опыта, но куда еще мы можем обратиться за руководством, кроме как к эпизодам прошлого, создающим видимость прецедента?

Самый популярный эпизод, всегда упоминаемый для предупреждения диктаторов в попытках отговорить их от злых замыслов, — это Мюнхен 1938 года.

Те, кто утверждают, что иногда противникам нужно предлагать выход из опасной конфронтации, указывают на Карибский кризис 1962 года.

Хотите способ поддержать воюющую страну, не принимая непосредственного участия в боевых действиях? Тогда это Закон о ленд-лизе 1941 года, который Рузвельт использовал для поддержки Великобритании (о котором вспомнил президент Байден, описывая свой пакет помощи Украине в размере $40 миллиардов).

Когда война закончится, потребуются большие суммы денег для возрождения отчаявшейся украинской экономики, и уже сейчас делаются ссылки на план Маршалла 1947 года. Обеспокоенность президента Макрона последствиями «унижения» России дает возможность вернуться к Версальскому договору 1919 года, также имеющему отношение к теме репараций.

Тем не менее, занятие, связанное с изучением и применением накопленного опыта, требует осторожности. Войны ведутся не как педагогические экзерсисы. Накопленный опыт, с которым они стали ассоциироваться с течением времени, не обязательно был сразу очевиден или выдержал тщательное изучение в ретроспективе.

На практике это не совсем накопленный опыт, имеющий вид неопровержимых утверждений, которые будут верны при любых обстоятельствах. Отдельные эпизоды, какими бы важными они ни были, не могут служить доказательством.

В лучшем случае они демонстрируют, что предпочтительная политика (или, по крайней мере, некоторое приближение) когда-то в прошлом работала или наоборот, была опробована и потерпела неудачу.

При более тщательном анализе накопленного опыта можно было бы провести сравнение похожих случаев, которые дали разные результаты (включая и те, где, скажем, сработало умиротворение или когда щедрая финансовая помощь была потрачена впустую из-за коррупции и некомпетентности). 

Некоторые академические студенты, изучающие международные отношения, могут действительно исследовать некоторые случаи, но это может сопровождаться вырыванием их из контекста, настолько, что впоследствии упускаются из виду отличительные черты, которые имели значение.

Контекст всегда важен при попытке понять диапазон вариантов, доступных для разработчиков политики, и эффективность выбранных.

У нас есть преимущество в том, что мы знаем, что было дальше. Мы начинаем со следствий и возвращаемся к выявлению возможных причин.

Однако, когда, как сейчас, мы смотрим вперед, мы не можем быть уверены, что сходные причины произведут те же следствия. Таким образом, этот знаменитый «накопленный опыт» часто является не более чем опорой для наших рассуждений.

Сказанное не является аргументом против игнорирования исторических случаев, которые имеют некоторое сходство с нынешней ситуацией. Оно может подсказывать возможности, проблемы, на которые следует обратить внимание, примеры того, что может пойти хорошо, а что --- нет. Но они не заменят тщательного изучения реальной ситуации, с которой сталкиваются политические лидеры, когда обдумывают свои следующие шаги.

Имеет ли смысл поддерживать открытые дипломатические отношения с Путиным, требует внимательного прочтения его целей и представления о том, как может развиваться этот конфликт.

Не нужно ссылаться на Мюнхен, чтобы сомневаться в его целях и надежности. Тем не менее, — это война, сформированная прошлым. У Путина императивы для действий и стратегия возникли из чтения истории. В этом источник промаха Путина и трагедии этой войны.

Груз истории

Риторика Путина изобилует историческими ссылками, начиная от недавней, — в его манере "Петра Великого", к началу восемнадцатого века и войне России со Швецией, к приобретению Екатериной Великой Новороссии, которая включает в себя большую часть земель, которые сейчас находятся в центре боевых действий, а затем — к строительству СССР и его окончательному распаду, причем в центре внимания всегда была Великая Отечественная война.

Для Путина история описывает борьбу России за обретение правильной формы, поскольку ее владения то расширялись, то сужались на протяжении веков, и теперь,, по его мнению, должны снова расшириться.

Существует противоречие между желанием Путина включить всех русскоязычных в одно государство и параноидальным инстинктом, что ни одна граница не может быть по-настоящему надежной, если по другую ее сторону находятся нерусские.

Есть также преемственность и во врагах, ибо нынешние противники России представлены как наследники тех, кто противостоял ей в прошлом, так что, по определению все они «нацисты» или, если быть более конкретным в случае с Украиной, последователи Степана Бандеры, лидера украинских националистов, работавшего на нацистов во время войны. То, что семьи тех, кто руководил Украиной, в том числе, Зеленского, пострадали при нацистах и ​​воевали против них, не имеет значения.

Однако важно также определить, насколько история информативна для оппозиции России. 

Украина помнит жестокое обращение, в том числе, голод при большевиках, помнит, что их границы регулярно рубили и меняли великие европейские державы. Страны, граничащие с Россией, помнят не только зверства нацистов, но и преступления сталинистов. Поляки вспоминают Катынский расстрел 1940 года, когда сталинисты уничтожили 22 тысячи польских офицеров и представителей интеллигенции. Страны Балтии помнят, что они против своей воли, были включены в состав Советского Союза. Чехи и словаки помнят, как рухнули их надежды на либеральные реформы в 1968 году, когда они подверглись вторжению.

Для государств этого региона повествования заключают в себе столько же предательства, сколько и прошлой славы, о Великобритании и Франции, бросивших их на произвол судьбы в 1938 году, или о пакте Сталина-Гитлера 1939 года, или о Ялтинской конференции 1945 года, когда Черчилль и Рузвельт согласились, чтобы страны, которые они освободили от нацистов, оказались, в конце концов, в советском блоке.

С этой точки зрения, дебаты в других частях Запада о том, было ли разумно позволять НАТО расширяться после окончания холодной войны, не позволяют понять, почему эти страны так настаивали на гарантиях формального союза, чтобы чувствовать себя в безопасности. Их российский сосед все еще казался разочарованным тем, что им позволили выскользнуть из сферы его влияния.

Теперь — то же чувство ненадежной безопасности, те же повествования о предательстве, в том числе, страх перед грядущими предательствами, жизненно важны для любого понимания того, почему эти государства полны решимости увидеть поражение России в Украине и их настороженность в отношении призывов к продолжению диалога с Путиным.

Это также формирует их отношение к политике Германии. Понятно, почему вся эта история неудобна Берлину. Когда Западная Германия была реабилитирована после 1945 года, она пообещала никогда больше не становиться государством-агрессором и не поддерживать других агрессоров, и работать на сохранение мира в Европе в качестве ответственного члена НАТО, ЕС и ООН.

Канцлер Шульц унаследовал социал-демократическую традицию, сформированную Вилли Брандтом в 1970-х годах, который использовал свою готовность признать прошлые злодеяния Германии, чтобы навести дипломатические мосты между Советским Союзом и другими странами Центральной и Восточной Европы и, таким образом, создать успокаивающую атмосферу разрядки.

С этой точки зрения, газопроводы в Россию можно рассматривать не как неуклюжий источник зависимости, а как символы сотрудничества. Но по мере того, как политика Путина становилась все более жесткой, что было очевидно уже в 2007 году, Германия не знала, как реагировать, слишком осознавая прошлое, чтобы помышлять о полном разрыве с Россией, и поэтому готовая действовать в качестве посредника, всегда стремящегося ослабить напряженность. 

Наглый характер российской агрессии против Украины, которую та не ожидала, застал Берлин врасплох. Он изо всех сил пытался наверстать упущенное своими колебаниями и тонкими нюансами при обсуждении поставок оружия Украине, подпитывая все эти повествования о предательстве в Северной и Восточной Европе.

Мы не должны недооценивать важность исторических перспектив, обнаруженных по соседству с Россией, и влияющих не только на Киев, но и на Варшаву, Таллинн, Вильнюс, Ригу, Прагу, Братиславу и Хельсинки.

Вот почему, что бы ни думали усталые геополитики в Брюсселе, Париже, Берлине и Риме, именно эти страны будут сопротивляться любой попытке уклониться от санкций или замедлить темпы поставок оружия.

Обратите внимание, как плохо восприняли в этой части мира разговоры президента Макрона о необходимости избежать "унижения" России, и как быстро он продемонстрировал, что тоже занимает твердую позицию против российской агрессии, и начал посылать больше оружия в Украину.

Вывод

Когда эта война закончится, она будет изучена как накопленный опыт, будь то влияние нового оружия, такого как беспилотники, или старого, такого как танки, работа альянсов и значение санкций, практика дипломатии, и могут ли вообще быть компромиссы между агрессорами и потерпевшими.

Однако больше всего, это укрепит многие из ранее существовавших повествований о том, как отдельные государства реагируют на кризисы, могут ли они иметь более широкие интересы, выходящие за рамки их сиюминутных забот, и насколько они готовы принять трудности ради спасения своих ценностей.

Больше всего, это подтвердит представление о России как о хищнической, циничной и ненадежной стране, как бы несправедливо это ни казалось тем, кто лучше всех знает Россию и ее возможности играть конструктивную роль в международных делах.

Жестокости советских лет не стерлись из памяти, а возродились в яркой и болезненной форме и, как бы ни надеялись миротворцы, будут формировать отношение к России на долгие годы вперед.

Когда мы хотим забыть неловкие эпизоды из прошлого, мы говорим о необходимости подвести черту и двигаться дальше. Мы стремимся к «закрытию». Но без покаяния закрытие будет невозможным. Можем ли мы быть уверены, что нынешняя руководящая группа в Москве откажется от своих притязаний на Украину или прекратит свои инстинктивные попытки запугать тех, кто отказывается подчиниться ее воле?

Даже если предположить, что мы добьемся того, что они уйдут сами, наказанные неудачной кампанией, которая нанесла ущерб Российской Федерации, вряд ли они принесут извинения.

Поскольку это крупная держава с большим ядерным арсеналом, было бы лучше, если бы возобновились формы диалога и сотрудничества, и Москва смогла бы убедиться, что страны НАТО не стремятся наброситься на нее и расчленить страну.

Однако прошлое нельзя так просто забыть. Те, кто пострадал в прошлом от поведения России, от репрессий советских лет до принуждения последних десятилетий, не считают то, что произошло за последние несколько месяцев, аномальным поведением. Они будут призывать своих союзников и партнеров сохранять бдительность.

Гнев, направленный в настоящее время на Россию, породит недоверие на десятилетия. Это будет фактом европейских дел на долгие годы.

Джордж Сантаяна заметил, что «те, кто не помнят прошлого, обречены на его повторение». Но именно благодаря регулярному повторению, оно не забывается, хотя часто вспоминается с горечью и без нюансов.

Маркс классно начал «Восемнадцатое брюмера», заметив, что, когда история повторялась, она повторялась «в первый раз как трагедия, во второй раз — как фарс».

К сожалению, она может быть трагедией и во второй раз.

Перевод: Miriam Argaman	Источник
Опубликовано в блоге "Трансляриум"