Слова в скобках характерны для (вероятно) более позднего манускрипта.
ИСТОРИЯ ХРАМА ИЕРУСАЛИМА
Перевод с арабского манускрипта из Аль-Джалал Аль Аюф
Джеймс РЕЙНОЛЬДС, бакалавр
с примечаниями и трактатами.
ЛОНДОН:
A. J. VALPY, M.A.
Изд-во Фонд восточных переводов &c.
IUlD LION COURT, FLJlRT STaRliT.
X.DCCC.XXXVI.
2000
Достопочтенному
ДЖОРДЖУ
ЭРЛОФМАНСТЕРУ
ВИКОНТУ ФИЦКЛАРЕНСУ, БАРОНУ ТЬЮКИСБЕРРИ и пр. и пр..
Посвящается настоящий перевод
С большой благодарностью и уважением.
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА.
Эта работа, озаглавленная «Избранные дары для мечети Аль-Акса», включает исторический отчет и перечень реликвий известной магометанской базилики, а также – прилегающей к ней Аль-Сахра. Она также содержит все исторические и традиционные отзывы о священном месте Иерусалима, в котором располагаются все эти святые места, и о Палестине и Сирии – свидетелях первоначальной победы ранних магометан.
Обе рукописи этой работы, к которым переводчик имел доступ, находятся в Британском музее и входят в коллекцию Райха. Они относятся к разным периодам: самая последняя – написана разборчиво, а текст самой первой – обладает большей аккуратностью, и с ней переводчику было удобнее работать.
Весь текст содержит множество разночтений, и в обоих экземплярах упорядочение вводного материала различно. Единственным важным различием в них является разночтение имени автора: в самом раннем экземпляре он носит имя Ибрагим, а в самом позднем – Мухаммад. Для восточной рукописи такое разночтение не так важно, как для европейской, хотя единообразие имен придает точности.
Однако замена имени Ибрагим на Мухаммад (которое имеет совершенно другое образование), может объясняться оплошностью, особенно, на титульном листе. Поэтому, вполне вероятно, что одна из рукописей происходит от какой-то окончательной копии, отличаясь от той, с которой делалась транскрипция.
Обе рукописи совпадают в том, что называют автора Моолла и Шейх, святейший, которым может быть учитель или признанный профессор, или благородный и уважаемый человек. В обеих рукописях его называют Аль-Сиют, что в Верхнем Египте означает «батрак» в общем смысле слова (человек, который много и тяжело работает – прим. пер).
Оди добавляет титул Амил, что означает «финансовый интендант», сборщик выручки, который в то же время наделен некоторой судейской властью (представитель, который до некоторой степени напоминает древнего прокуратора) или даже «писатель» - слово, которое заменяется словом «имам», обладающим очень большим спектром значений, но которым большинство ортодоксальных мусульман в раннюю эпоху, да и повсеместно в наше время, называют священника, т.е. того, кто проводит молебны.
Обе рукописи совпадают в определении эпохи, в которую жил автор (по этому поводу Окли утверждает с сожалением, что это редко удается сделать в отношении восточных авторов): «Я сказал, что провести время в почтенном Божьем доме – лучше, чем вернуться в Каир в начале 848 года от Хиджры». Это соответствует апрелю 1444 по христианскому календарю.
Обращение Аль-Сиюти или Аль-Юсуф, в сочетании с этой датой, дает нам некоторый ключ к автору. Есть очень мало сомнения в том, что копиист, написавший титульный лист манускрипта, а возможно, и оба, изначально намеревался приписать их перу прославленного Джалал-Аддин-Абдурахман-Аль-Сиюти, весьма ученого комментатора Корана и плодовитого писателя.
Однако существовал и другой Джал-Аддин – также комментатор Корана, одно из имен которого было Мухммад. У этого не было языческого прозвища Сиюти. Его полное имя было Джалал- Аддин- Мухаммад-ибн-Ахмад-Аль-Махалли (Pococke, Specimen, Notes, p. 368, &c.)
Этот Джалал-Аддин иллюстрировал Коран с некоторыми короткими комментариями и примечаниями. Однако он умер, не закончив свою работу, которая была завершена Джалал-Аддином-Аль-Сиюти, заметно расширившим комментарии своего предшественника и тезки.
Есть очень мало сомнений, что большая часть последующей работы принадлежит этому последнему Джалал-Аддину лишь с небольшими вариантами и дополнениями к его комментариям. Ему может также принадлежать и 9-я глава и самые исторические пассажи, обнаруженные в разных частях.
Известно, что Джалал-Аддин-Аль-Сиюти был известным историком. Его книга под названием «Лира или Арфа или «Цветущий луг» (Мизхар) с одобрением цитируется весьма ученым Пококом. Мы реально можем заключить, что автор, который был одновременно выдающимся историком и священником, почерпнувшим информацию из своих архивов по последней теме относительно содержания глав, касающихся магометанской теологии, не преминул бы, упорядочивая историческую часть своей работы, прибегнуть к своим собственным историческим знаниям.
Однако по правде говоря, Окли (Hist. САР., vol. i.) преднамеренно цитирует манускрипт по истории Иерусалима Джалал-Аддина-Аль-Сиюти и обращается к его авторитету для поддержки факта расхождения мнений между Али и Османом, отдавая дань целесообразности посещения Иерусалима Халифом Омаром-ибн-Аль-Хаттабом, чтобы удостовериться в его подчинении.
Эта история находится в девятой главе настоящего перевода, оригиналом которого, по всей вероятности, является работа, о которой упоминал Окли.
При сравнении переводчиком двух манускриптов, оба они показались ему чрезвычайно неверными, поскольку вступительная часть этой работы не может быть написана Джалал-Аддин-Аль-Сиюти, иначе получается, что автор родился в год Хиджры 849, а завершил комментарии к Корану в 87, тогда как автор Введения оставался в Мекке (как указано выше) после ухода других паломников в год хиджры 848. В этом состоит трудность и, вероятно, эта трудность приводила в недоумение и копиистов, поскольку получалось, что Введение было написано еще до того, как Аль-Сиюти родился. Основная масса работы, очевидно, приписывается Аль-Сиюти.
Возможно, чтобы избежать этой сложности, одна копия носит имя автора Мухаммад, приписывая всю работу Джалал-Аддину старшему. Обе копии избегают упоминания имени Джалал-Аддин, что решительно устанавливало бы авторство.
Имена Ибрагим и Мухаммад не противоречат имени Абдуррахман; причем последний эпитет был добавлен к оригинальному имени.
Нет никакой вероятности, однако, что магометанин носит оба имени, поскольку обычно он принимает одно простое имя, перед которым или после которого ставятся эпитеты или прозвища, как например, в имени (имя по арабски), которое означает «Отец слуги Аллаха», (Мухаммад) «сын отца Хассана», (Исмаэль)-(из Бакары), где Исмаэль или Мухаммад являются настоящими именами.
Иногда отличительное имя пропускается, если человек хорошо известен, однако, такое изменение противоречит идентичности и заставляет нас искать мотивы, приведшие копииста к такому изменению.
Имя Ибрагим может быть (а может и не быть) именем Джалал-Аддин-Аль-Сиюти, последнего автора, однако, Мухаммад было именем старшего, и написание этого имени на титульном листе может резонно привести нас к заключению, что видимый анахронизм (заставить Аль-Сиюти написать книгу еще до своего рождения) привел недоумевающего копииста к такого рода ошибке, из-за которой он приписал старшему Джалал-Аддину книгу, написанную гораздо позже его смерти. Не догадываясь о скрытой ошибке, он не выбрал имя Аль-Сиюти, которое не принадлежало Джалал-Аддину старшему. Второй копиист, поставивший имя известного автора, не сделал даже попытки устранить несходство.
Совершенно бесполезно рассуждать далее о предмете, для обсуждении которого мы имеем весьма скудные сведения. Джалал-Aддин -Аль-Сиюти может считаться ответственным компилятором и составителем этой работы, а что касается сложности согласования даты написания Введения с датой рождения Аль-Сиюти, то мы можем рискнуть выдвинуть возможную гипотезу.
Разве не мог Аль-Сиюти, унаследовавший незавершенную работу по Корану от своего тезки Джалал-Aддина, значительно расширить и завершить ее, взяв на себя подобным же образом труд перекомпилировать и расширить работу по Мечети Аль-Акса в Иерусалиме, первоначально составленную старшим Джалал-Aддином и менее разбросанную, и написать предисловие лично от себя, которое он не посчитал нужным менять?
Есть трудности, которые эта гипотеза не может полностью устранить, потому что автор говорит о себе в 9-й главе, так же как и во Веедении, а поскольку Аль-Сиюти является автором предыдущей работы, то некоторая путаница, как кажется, может произойти, если он не то же самое лицо, которое представляет себя в последней главе. Эти трудности не имеют большого значения.
Древние авторы не всегда стремились соблюдать точность, если это не затрагивало общую концепцию. Они также не часто устраняли возможные возражения. Аль-Сиюти, возможно, не посчитал нужным поставить в известность, что человек, который начал работу – не тот же самый, кто написал 9-ю главу. Эта глава не отмечена индивидуальностью, а больше перечисляет авторитеты и книги, к которым прибегал писатель.
В общем и целом, приведенная гипотеза при определенных условиях может выглядеть красивой. Иногда следует выдвигать подобные гипотезы, в противном случае, мы будем вынуждены признать, что даты в обоих манускриптах – ошибочны, в чем нет никакой уверенности, или, что Покок ошибся в дате рождения Аль-Сиюти, что также мало вероятно.
По этой причине мы предположим, что гипотеза верна, а зная из других источников расследования, что Аль-Сиюти является автором большей части работы, мы будем считать его автором и оставим трудность объяснения расхождений между Введением и остальной часть книги будущим исследователям.
Джалал-Аддин-Абдурхман-Аль-Сиюти родился и процветал, скорее всего, в Египте. Эта замечательная страна была издавна во власти гражданских конвульсий, жертвой иностранного правления и часто лишена преимущества политической независимости. Однако она имела привилегии в других отношениях. Египет был чем-то вроде спорной территории, где между собой боролись зелоты из магометанских сект, оказавшихся на общей территории.
Так называемые «халифы-фатемиты», хотя и испытывали большое уважение к Али, пытались, однако, связать это почитание с определенным молчаливым согласием с таким мнением, которое магометане Сунны считали ортодоксальным.
Среди таких разных и пустых оттенков настроений, которые разделяли ученых, подчас одно преобладало над другими, если было поддержано правящим Халифом, но в общем, как при Халифах, так и при последующих династиях, многие моменты были оставлены открытыми для обсуждения, что в других местах даже не подлежало вопросу.
Степень свободы совести и обсуждения, возможно, влияла на развитие ума и мышление египтян. По крайней мере, мы уверенно можем сказать, что ей мы обязаны самыми интересными, видными и интеллектуальными арабскими писателями. Рассматриваемый нами автор жил под властью черкесских султанов мамлюков в Египте.
Казири сообщает о нем в своей книге 'Escurial Catalogue' (каталог греческих рукопией – прим.пер.), что он написал гораздо больше трудов, чем было опубликовано. Вполне вероятно, однако, что многие из этих трудов были ему ошибочно приписаны, а многие другие он только составил.
Если опираться на авторитет Казири, то Джалал-Аддин-Аль-Сиюти был самым плодотворным автором, которого можно назвать «магометанским Бидом»* (монах, который впервые составил многотомную историю британцев – прим пер.). В перечень тем, по которым он писал свои труды, входили: грамматика, риторика, догматическая и практическая теология, история, критицизм и медицина с анатомией.
Без сомнения, его труды по медицине не представляют большой ценности, поскольку они основаны на максимах Салернской школы (которая в действительности заимствовала свою теорию и практику от арабов). Было бы интересно, однако, рассмотреть, насколько его познания в анатомии позволили ему хоть как-то избежать ошибок его времени.
Его критицизм и система логических построений были, вероятнее всего, смоделированы по правилам приверженцев школ и содержали в основном софистические увертки, подмены выражений и идей и хлипкую аргументацию, и люди убеждали сами себя, что они распутали запутанные места, применив аккуратное определение или удачное слово. Его богословские труды были, вероятно, более ценны, как работа очень умелого компилятора многих древних традиций и обычаев ветки терахитов от великих семитских рас, и в качестве иллюстрации к истории самых крупных еретических обманов, которые когда-либо существовали в мире. Но его исторические композиции должны обладать высокой ценностью.
---------------------------------------
*(Он составил комментарий на Аджрумию, но факт в том, что он не был первым, кто излагал принципы арабской грамматики, поскольку Аджрумия – это своего рода corpu grammaticorum - элегантный и лаконичный дайджест по многим, едва уловимым правилам и канонам по этому предмету. Было бы странно, если бы автор стал пространно излагать самого себя).
По поводу Мизхара, дотошный Эдвард Покок передает, что Казири называет его «locuples commendatio» и из этого утверждает, что он написал большую часть своих примечаний к его «Образцу арабской истории». Наш автор писал также историю Египта, под названием «Прекрасная история» и «Критика истории традиций». Возможно, что его «История Иерусалима» (перевод которой, как мы предполагаем, находится сейчас перед нами) могла быть составлена на его Общей истории, и уже названной «Истории традиций».
Мы можем себе представить, что эти произведения обладают большим интересом. Восточная история подчас приводит к заблуждениям потому, что возникают трудности из-за быстрой смены событий.
Тем не менее есть что-то чрезвычайно выигрышное и восхитительное в этих живых документах о блестящих подвигах и беспрестанных изменениях, зарождении и угасании династий, обширных завоеваниях и тут же наступающем разорении, боях, храбрости, величии, гордости, капризе, фанатизме, деградации и страданиях.
Многим из таких любопытных летописей различных магометанских династий, обнаруженным в различных регионах мира, предстоит еще быть представленными общественности, и удивительно, что это должно так быть.
Существует разнообразие мнений относительно восточной поэзии. Едва понятные, плохо переведенные, поэтические произведения Востока были приняты поклонниками, которые второпях стали оспаривать для них репутацию, которая была с возмущением отвергнута, как неоправданная, утверждая, таким образом, больше, чем она заслуживает, а восточные поэты были удостоены званий, ниже их истинных заслуг.
Однако восточная история по праву может быть избрана из всех. Восточные историки не всегда заслуживают обвинений в напыщенности и сложном стиле. Они часто указывали на замечательные факты, которые они записывали с большой долей простоты и ясности. Они были летописцами, которые рассматривали факты искренне и правильно, в меру добавляя свои риторические завитушки, украшавшие их собственные размышления и отступления. Секретарь Саладина, Омад, пускается в какие-то надуманные излишества, выраженные сложными идиомами, тогда как в пересказе повествования, он такой же обыкновенный, как Макризи.
От этих историков мы не можем ожидать философских трактатов. В тех странах, где не разрешаются публичные обсуждения, где принята осторожность в принятии решений среди тайн и интриг, невозможно глубоко проникнуть в скрытые пружины, которые приводят к большим результатам, - проникновение, на которое часто претендуют европейские авторы без всяких оснований. Польза и очарование прекрасных и важных подвигов, и революций, и царств, заключаются в записях восточных историков, и именно поэтому они вполне заслуживают нашего тщательного рассмотрения и изучения.
В грамматике Джалал Аддин был в высшей степени сведущим, и, как сообщает Казири, стал первым промульгатором системы арабской грамматики, которая теперь принята повсеместно. Если бы можно было в это верить, то он должен был обладать высокой степенью изобретательности и сообразительности, а также - непревзойденным знанием всех тонкостей и метафизического изящества общей грамматики. Это утверждение, однако, вряд ли достойно полного доверия. Несомненно, что грамматисты процветали задолго до нашего автора, а еврейские писатели уже задолго до него применяли для объяснения принципов грамматики иврита принципы грамматики родственного арабского языка (?). Элиас Левита был современником Джалал-Аддина, но грамматика иврита была изучена задолго до этого автора. Джалал-Аддин, возможно, упростил и по-новому организовал сжатую систему преподавания грамматики.
Среди магометан, однако, наше автор прославился, главным образом, своей работой по Корану. По-видимому, это был своего рода бегущий комментарий и пересказ, в котором бесконечные несоответствия были связаны, трудности - объяснены, а противоречия - сглажены путем удобных, хотя и странных постулатов отмены, в соответствии с которыми некоторые стихи считаются отмененными, или аннулированными другими, иногда следующими непосредственно после них, иногда – перед ними, что не всегда приводило к ясности, что именно было отменено, а что является обязательным пассажем. Странные традиции были разбросаны и соседствовали с острыми аргументами по абсурдным сомнениям и вопросам магометанской теологии.
Некоторые из работ, приписываемых Джалал-Аддину, должны быть, судя по названиям, любопытными и интересными:
- «Опровержение милльенаристов» или тех, кто утверждал, что в тысячном году от Хиджры наступит конец света, показывает, что ложь милльенаристов была заимствована мусульманскими прорицателями у христиан.
- Трактат о родителях Мухаммада, в котором говорится, что они были воскрешены из мертвых, приняли магометанскую веру и отправились на небеса, что противоречит некоторым пассажам Корана. Скорее всего, это была басня на основе неправильных понятий, распространяемых католиками, уважающими родителей Девы Марии.
- Работа под названием «Загробные муки», которая, согласно Казири, есть то же самое, что De Purgatorii Prenis, вероятно, неправильно так названа, потому что магометане не придерживаются римскому мнению по этому вопросу. Означенная работа, по всей вероятности, обсуждает известный и издавна спорный вопрос о вечности или не вечности будущего наказания для истинно верующих.
- Десять трактатов относительно обязанности не избегать чумы, вероятно, подразумевает, что автор придерживается радикального мнения джабарийцев или абсолютных фаталистов.
- «Малая коллекция традиций» и «Критика истории традиций», а также 'Жизнь Мухаммада», возможно, проливают интересный свет на некоторые магометанские суеверия и метафизику.
- Сборник утренних и вечерних молитв являются точным броском*.
Вышеприведенное – это все, что переводчик смог найти по теме автора. Его общественная жизнь в действительности состояла из его опубликованных работ, и помимо этого, мало, что можно добавить. Он жил в период, когда власть Османской империи была в зените процветания.
------------------------------------------
* Выше приводимое название – вполне подходящее и соответствующее, но работа, упомянутая Казири, о женах Мухаммада, странно озаглавлена «Columbre» (голуби) - название, которого едва ли заслуживали эти дамы. Айша. по крайней мере, была очень злобным голубем.
Последний период его жизни совпал с ранним периодом жизни Питера Бембо – величайшего восстановителя европейской учености. Работа касательно Мечети Аль-Акса, видимо состоит из подбора работ разных авторов и авторитетов, подчас подробно и скучно перечисленных. Мусульманские авторы очень верующие и искренние повествователи. Во всяком случае, они, в общем, не нарушали веру никоим образом. Однако точное упоминание различных авторитетов едва ли гарантирует абсолютную правильность (что предполагает Окли), поскольку сами по себе авторитеты часто обладают небольшой ценностью или вовсе ее не имеют.
Когда эти якобы авторитеты, поднимаясь шаг за шагом, заканчивают словами «Шейх из благородного рода Шаддад» или «один человек из провинции Коразан», то становится ясно, что цепочка свидетельств, если не нарушена, то во всяком случае материально ослаблена. Нам также известно, что многие магометанские традиции являются, по утверждениям самих ученых, полностью фальшивыми.
Хотя этот факт не дискредитирует утверждения, не связанные с религиозными убеждениями, он показывает, что мы должны остерегаться ошибки смешения честности в отслеживании авторитетов к их источнику, с чистотой самого источника, когда он найден. Аль-Сиюти, как представляется, производил свой отбор с глубокой оценкой. Даже его легендарный материал, хотя и абсурдный, является занимательным, а его исторические и географические комментарии говорят о большой информированности и богатой эрудиции.
Книга содержит семнадцать глав. После введения, в котором автор описывает мотивы, побудившие его не только посетить Мекку, но и оставаться там и впоследствии перейти в Медину, а после некоторого интервала - в Иерусалим, он делает очень понятный призыв к щедрости мусульман, чтобы вознаградить его усердие в выполнении такого потрясающего паломничества.
Первая глава касается различных названий, данных Святому городу в разное время, и небольшой эскиз его истории. Хотя вся работа носит название «История Мечети Аль-Акса», тем не менее, содержание этой первой главы оправдало бы название «История Иерусалима» как общее название. Последующие главы также относятся не только к этой мечети, чтобы привести нас к иному выводу, хотя, на взгляд автора, это очень известный объект.
Он продолжает описывать знаменитую Скалу, Храм Соломона, мечеть Омара, построенную на его месте, различных святых и мучеников, которые освятили Иерусалим своим присутствием; различные святые места, которые теперь стали объектами почитания; завоевание Иерусалима Навуходоносором (который в другом месте, кажется, был спутан с осадой города персами в начале седьмого века, а также – с разрушением при императоре Тите); сдачу Святой Обители Патриархом Сафронием победоносному Абу-Убайде, лейтенанту второго Халифа Омара-ибн-Аль-Хаттаба, его захват крестоносцами в битве при Годфри; его восстановление Салах-Аддином; его частичную реставрацию для христиан при императоре Фредерике Барбароссе и его окончательное подчинение власти магометан.
Описываются различные места особой святости, обнаруженные в Палестине и Сирии; приводятся традиционные высказывания Мухаммада, вводятся чудеса, легенды, видения. Упоминаются священные города: Дамаск, Акко, Тира, Антиохия и пр. Описываются многие традиции времен Патриархов. Особые привилегии Священного города, (особенно в Мечети Аль-Акса и Аль-Сахра), Сирии и Палестины перечисляются очень искренне.
В заключительной главе указаны географические границы этих стран. Во всей работе приводятся многочисленные цитаты из Корана, а также некоторые цитаты из иудейского Писания, хотя последние приводятся в искаженном виде. Часто на Коран наводится лоск, а также даются образцы богословских дискуссий магометан, достаточно тяжелые и абсурдные.
Цель писателя, как представляется, - превозносить достоинства Иерусалима как места молитвы и паломничества, преследуя которую, он иногда вынужден избегать или примирять высокие притязания собственных городов Пророка. Он делает это с определенной сноровкой и видимо имеет вескую причину для своего предпочтения. Создать достойную эффективность даров, пожертвований и милостыни в Святой Обители, (особенно то, как он подсказывает читателям и копирует Коран, благочестивых людей и постоянно поклоняется в священных пределах) он нагромождает авторитеты с нелепой точностью. Здесь не только предлагаемые молитвы размножаются много тысяч раз, и уверенно принимаются, но проситель по особой привилегии, получает в двойном размере все, что он просит.
Кроме того эти молитвы могут быть предложены заместителем, а поскольку жители Святого города - ближе к небу, чем остальные люди, то они, очевидно, и есть самые подходящие персоны, которые должны быть избраны богатыми отсутствующими мусульманами для этого случая. Все это забавно, но возможно, не совсем эгоистично. В странах Востока по многим причинам существуют бедность и нищета, и только благодаря милосердному противодействию, суеверная ошибка должна каким-то образом облегчить страдания, которые она же и создает.
Почитание святых, мощей и святых мест представляется как добавление к магометанской религии. Уважение, оказываемое Каабе, носит иной характер и представляется скорее извращением этого священного и своеобразного принципа, который обязывает израилитов оказывать соответствующее внимание месту, которое избрало божество для того, чтобы поместить там свое имя. Искажение христианства входит, хотя и слабо в оригинальную композицию религии Мухаммада.
Д-р C. Бьюкенен упоминает перевод Нового Завета на иврит евреем из Малабара с целью опровержения христианства. В нем он называет христиан «эпикурейцами» Это выражение отражает главную идею раннего магометанства.
Есть (кушать - прим.пер.) вещи общие или нечистые; якшаться с необрезанными; бесполезно также и есть с ними; не соблюдать существующие различия мяса; нарушать ………представляется арабам непостижимым и порочным произволом против барьеров гордости, самоотречения, приличия и уважения достоинства. Мухаммед преуспел с помощью ловкого манипулирования этим чувством в подходящей конъюнктуре, однако, это было лишь частично, потому что льстивый характер его притязания поглотил только недоверие его соотечественников. Мы , однако,не должны представлять себе, что наш автор довольствуется всего лишь какой-то деталью неинтересных суеверий, традиций и легенд. Он вводит многие географические и исторические ремарки и любопытные анекдоты, возникшие на сей счет, на Святой земле. Он представляет эту тему исчерпывающе, согласно представлениям магометан, и мы можем коротко согласиться с его заявлением, что тот, кто читает эту книгу, не нуждается в других (мусульманских) руководствах в вопросах относительно своеобразия Сирии и Палестины.
Многие странные сказки автора напоминают талмудические легенды и, вероятно, были заимствованы из общего источника. Замечания о различных халифах и других князьях, различных династиях, присутствуют в изобилии; дается несколько описаний известных сооружений, и есть несколько стихотворных отрывков. Стиль сборника этого описания может быть легко прослежен. Автор , однако, пишет более легко и свободно, когда он касается приятных моментов богословской дискуссии, которые требуют ловкого использования ясной и четкой фразеологии.
Если переводчику может быть разрешено выразить свое мнение относительно ценности оригинального произведения, то он будет склонен рассматривать его как состоящего из следующих двух частей:
Первая, содержащая множество подсказок, которые в конечном итоге могут стать зародышами очень интересных мыслей и дискуссий по сирийско-арабским древностям и истории, а следовательно и по исторических ошибках, делениях и судьбе иудейской и христианской религий, колыбелью которых была Сирия и Палестина; о раннем искажении христианства на Востоке; о блестящих подвигах крестоносцев, необыкновенных завоеваниях сарацин, о возникновении турецкой державы, и о многих других превратностях, затрагивающих регион, который стал ареной событий, интересных для всего человечества;
И вторая, отображающая в своеобразной форме большинство ведущих принципов и своеобразных чувств практического магометанства. Эта тема заслуживает нашего внимания. Ислам, как иудаизм и христианство, имеет определенного основателя и составителя, не затерянного во тьме традиционной древности, а четко представленного в полном историческом свете, как утверждающего, что он законный промульгатор Закона Божьего. Вероятно, одним из замыслов Провидения в разрешении возникнуть этой архиереси и сокрушить большую часть познанного мира, было подтвердить истину путем помещения лжи в такое соприкосновение с ней, чтобы мы могли легко противопоставить их.
Нет такой истины, с которой разум бы соглашался, и которой он уступал бы с большим удовлетворением, чем осуждение обмана псевдопророка. И, тем не менее, мы готовы принять историю о нем самом и положения его доктрины от его последователей. Наверняка те же принципы, на которые мы полагаемся в доказательство, что какая-то религия ложна, могут быть использованы, если они должны привести нас к выводу, что другая – истинна. Такой аналогии нет между буддизмом, или индуистской системой, или конфуцианством и христианством, как существует между христианством и магометанством. Оба последних имеют хорошо установленных учредителей, выражают понятные доктрины и требуют нашего согласия по определенным обоснованиям. Следствием этого было то, что писатели скептики воздали должное моральному кодексу древних мудрецов как почти божественному, но с большой неохотой признали ложность притязаний Мухаммада. Явные доказательства принудили к решимости.
Джиббон, действительно, заметил, а вслед за ним – Милль, что если бы продвижение сарацин не было остановлено при Туре Шарлем Мартелом, они бы по всей вероятности скоро овладели Великобританией. В этом случае, говорит он, школы и колледжи Оксфорда тут же огласились бы доказательствами и демонстрацией правды о магометанстве. Ни одно наблюдение не было бы более справедливым и рассудительным. Если бы установление ислама в нашей стране сопровождалось его обычным невежеством и тупостью интеллекта, то демонстрация мусульманского Оксфорда была бы не более полезной, чем Биджирт в Дамаске.
Но если бы можно было себе представить, что эта религия могла бы существовать в связи с той эрудицией, цивилизацией, расширением разума и силой аргумента, которые теперь можно найти среди наших мест обучения, то мы можем быть уверены, что она была бы отвергнута. Никто не может осуществить никакую демонстрацию или доказательство по предмету, который вообще может быть взвешен с острыми и хорошо информированными умами, даже, если бы они искренне хотели применить к этой задаче максимальную силу и энергию интеллекта в сочетании с самым широким обучением.
Мусульмане завладели Испанией, где они процветали на протяжении веков и с успехом развивали литературу и науку . Они также произвели некоторые апологетические трактаты на предмет их религии, которые только продемонстрировали слабость этого дела. Правда состоит в том, что ничто не пользуется меньшим доверием, чем христианство, а поскольку оно касается как масс, так и отдельных лиц, то оно тщательно и рьяно обсуждается и рассматривается, и ничего, кроме полноты доказательства и моральной силы, не может быть получено для его опоры в стране образованности, добродетели и свободы.
Некоторое знакомство с исламом может быть полезным для сопоставления с христианством. Однако от изучения этого предмета многих отпугивает нудность и тупость Корана. Некоторые знаменитые суры оказывались более лишенными воображения, многословными и чрезмерными, чем «Семейство Форкан». Сура 55 , имитирующая псламы и заклинания, которые начинаются в суре 52 и в некоторых последующих сурах, видимо составляют основную часть духовного начала и красоты, которые обнаруживаются в этой замечательной книге.
Коран не является единственным сокровищем магометанской веры. Традиция является неотъемлемой частью ислама, как в отношении теории, так и практики. Доктрина аннулирования делает его совершенно незаменимым в толковании священных знаков, так мало они имеют право на термин «понятный», подаренный им их изобретателем. Поэтому, книга, которая содержит большинство таких частей Корана, представляющих основу магометанства в сочетании с влиятельными традициями, которые иллюстрируют и объясняют их, организованная и представленная в сокращенной, популярной форме , может сослужить службу в богословском споре. Из большого количества книг такого рода, которые имеются сейчас на Востоке, следующие по многим причинам могут рассматриваться как образцовая выставка. Здесь можно будет найти большинство текстов Корана, на которых строится система ислама (ссылка на «Предварительный дискурс» Сэйла и примечания достаточно объясняют это), а также многие из основных традиций.
Из этого мы можем почерпнуть правильное понимание религиозных чувств магометан. Такие вопросы не должны рассматриваться как исключительно теологические: религия Пророка, торговца и воина сейчас снова быстро теряет свою власть над умами людей, бесполезная и чахнущая до разложения.
У нее нет моральной власти над интеллектом и чувствами, поскольку это позволило бы ей возродить зачахнувший фанатизм. Не существует также никаких оснований бояться, что Ислам будет снова укреплен и снова воодушевлен присоединением варварских орд конвертированных и завоевателей. Тем не менее, когда полумесяц пойдет на убыль (и уступит место, как мы верим, чистому солнцу, которое согревает и освещает), он оставит нетленные памятники своего прихода. Привычки, которые привил ислам; институты, которые он создал; законы, которые он глубоко укоренил; благородный язык, который он освятил, будут по-прежнему подключать систему магометанства к наиболее важным и интересным темам человеческого исследования и еще долгий период времени будут заслуживать изучения и расследования людьми, когда фанатизм и преступления этой системы будут окружены презрением и отвращением: "
«Mentibus haeretPaene recens, adeo sanctum est vetus omne». (Так прилипло к умам, что стало святым для всех)
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
| Перевод: +Miriam Argaman | |
Опубликовано в блоге "Трансляриум" | |
Комментариев нет:
Отправить комментарий