В серии статей в газете The National Interest Том Николс и Джон Шлиндер обсуждают аргументы о том, что
«Москва не была такой уж могущественной на Ближнем Востоке на протяжении, по крайней мере, века».
Однако такой узкий взгляд на историю и геополитику преувеличивает позиции России на Ближнем Востоке и угрожает исказить политику Америки в регионе. Россия просто играла роль слабой руки на Ближнем Востоке, и играла ее хорошо, однако, ее печальный опыт последнего времени должен умерить оценки ее успеха.
Старое понятие паритета времен Холодной войны между США и Россией часто искажает истинные отношения с Россией. У России нет ни населения, ни экономики, которые реально могли бы представлять геополитическую проблему для США на Ближнем Востоке или в другом месте в мире.
Сирийский феномен не является отображением русской силы, а скорее - российского прагматизма перед лицом несостоятельной позиции, а именно - ее поддержка режима Башара аль-Асада после того, как он использовал химическое оружие. Взятая в историческом контексте политика России на Ближнем Востоке после «арабской весны», конечно, не расширила своего влияния в регионе. Сейчас не существует быстро растущей российской сферы влияния в этом районе; Соединенные Штаты не совершили фатальной ошибки и не вручили ключи от Аравийского полуострова президенту России Владимиру Путину.
Отношения России со странами Ближнего Востока претерпели ряд неудач с момента американского вторжения в Ирак в 2003. Можно пойти дальше и сказать, что влияние России на Ближнем Востоке постоянно сокращалось, начиная с 1973, когда президент Египта Анвар Садат отказался от советской поддержки в пользу американской помощи и заключения мирного соглашения с Израилем. Новая стратегия при Путине подорвала российские позиции еще больше. Долгосрочная политика России для наращивания влияния на Ближнем Востоке сосредоточилась вокруг ее подлинной заинтересованности в отношениях с мусульманами, вытекающей из ее более 15 миллионного мусульманского населения и ее роли в качестве альтернативы западной военной и денежной помощи. Неудивительно, что такая политика мало влияет на укоренившиеся при поддержке США государства в регионе, такие как Израиль, Турция, Египет и страны Персидского залива.
В отличие от Соединенных Штатов, которые зависят от нефти Ближнего Востока, мотивы России в регионе не связаны с энергией, а, скорее, с ее цель - быть оплотом государственного суверенитета и создания военно-морской базы на берегу Средиземного моря. В результате, Россия могла заключать соглашения с Ираком Саддама Хусейна, Ливией Моаммаара Каддафи, Сирией Башара Асада и Ираном. Из этих четырех режимов, два были с тех пор свергнуты: Хусейна - в 2003 против России и санкции Совета Безопасности ООН или СБООН, и Каддафи - в 2011 при молчаливой поддержке России. Международное давление серьезно напрягло два других режима: Асада – за использование газа зарин против своего собственного народа и Иран за его ядерную программу. Эти две страны привлекли международное внимание.
После того, как, по сути, Россия сложила все яйца в одну непопулярную региональную корзину поддержки этих режимов, ей стало трудно подтверждать свой плацдарм в регионе, когда ее союзников свергают или подвергают изоляции.
Если первоначальная реакция Америки на «арабскую весну» была, бесспорно, осторожной, было ясно, что Кремль еще больше напуган морем изменений в политике Ближнего Востока и признал, что его скудный список союзников в этом регионе еще больше сократился. Такая неопределенная реакция стала упущенной возможностью для России активизировать свою политику на Ближнем Востоке, вместо того, чтобы защищать режимы диктатор - клиент — возможность, за которую Россия обязательно бы ухватилась, если бы она была серьезно настроена на расширение своего влияния в регионе.
Решение России отказаться поддерживать Каддафи, как только стало ясно, что полковник теряет хватку в Ливии, было красноречивым свидетельством, что вялая реакция России на «арабскую весну», поставила ее в трудное положение, заставив поддерживать жестокие репрессии гражданского населения.
Даже без учета гражданской войны в Сирии, отношения России с большинством стран Ближнего Востока, начиная с 2011, либо оставались без изменений, либо ухудшались и не выходили за рамки дипломатических любезностей. Вряд ли почва стала плодородной для новых соглашений России в этом регионе.
При анализе в контексте прошлой политики на Ближнем Востоке, готовность России к посредничеству в вопросе о соглашении по химическому оружию меньше выглядит, как игра геополитической державы, а больше – как прагматический подход, призванный минимизировать последствия сбоя политики. В течение двух с половиной лет гражданской войны Россия неуклонно поддерживала Асада и отстаивала отказ от интервенции. В конце концов, Асад - последний истинный союзник России в регионе после охлаждения отношений России с Ираном из-за поддержки Москвы западных санкций по иранской ядерной программе. Поддержка России режима Асада стала обходиться гораздо дороже, чем любая из ее предыдущих соглашений в этом регионе. Она подтвердила подозрения об отсутствии у России приверженности к стабильности в регионе и снова покрыла льдом недавно размороженные отношения с Саудовской Аравией и странами Персидского залива.
В то же время использование Асадом химического оружия 21 августа поставило Россию в положение государства, оказывающего непосредственную помощь военному преступнику. Так же, как Ассад пересек красную линию президента Барака Обамы в тот день, так в некотором смысле он пересек и необъявленную линию с Путиным тоже.
Нет сомнений в том, что эффективное предложение России на выработку и укрепление решения, которое работало для президента Обамы и Асада, было фантастическим куском дипломатии. Русские взяли на себя инициативу в переговорном процессе и заставили государственного секретаря Джона Керри и Госдепартамент выглядеть более, чем непригодными. Однако для России это было также единственным жизнеспособным вариантом.
Все, кроме подлинной попытки содействовать уничтожению арсенала химического оружия Асада, могло бы повредить авторитету России в международном сообществе и, скорее всего, привело бы к военным действиям США против Асада. Разумеется, этот дипломатический успех по сравнению с тяжелым состоянием российского влияния в регионе, является триумфом, но его, ни в коем случае нельзя считать новой эрой российского преобладания в делах Ближнего Востока.
Американские наблюдатели и политики должны быть осторожны в переоценке «руки России» на Ближнем Востоке. Российские цели в регионе: поддержание военно-морской базы в Средиземном море в Тартусе, отстаивание государственного суверенитета и попытка ограничить влияние ислама на неустойчивые республики Северного Кавказа — остаются низким ключом, по сравнению с советской экспансией, которую обсуждали комментаторы накануне соглашения по Сирии.
Находясь дальше всего от антагонистических советских лет, российская политика вряд ли является реваншистской к Америке в этом регионе. Россия была в основном консервативной и вмешивалась только тогда, когда его узкие интересы оказывались под угрозой.
Готовность России к посредничеству в сделке показывает Соединенным Штатам Америки две вещи: во-первых, что российский МИД чрезвычайно опытный; и, во-вторых, что, несмотря на его громкие упреки в адрес Соединенных Штатов, Путин демонстрирует прагматизм с позиции слабости. Главы государства не пишут статей в редакторских колонках иностранных газет с позиции силы. Подобные обеды на вынос являются не такими яркими, как образ русского медведя, готового сожрать Ближний Восток, но, тем не менее, они важны.
Россия остается актером в регионе, но ее авторитет уменьшен от целой серии двусторонних отношений с региональными игроками до чисто дипломатической роли в силу своего места в Совете Безопасности ООН. Россия не должна рассматриваться как сверхдержава с сильным влиянием в регионе, а скорее как вспыльчивый игрок в покер с небольшой, но весьма коварной стопкой фишек. Забегая вперед, можно сказать, что как переговоры Р5 + 1 (которые состоят из Совета Безопасности ООН и Германии) показали в Женеве, безусловно, гораздо выгоднее иметь Россию внутри американской палатки, чем оставить ее снаружи просверливать в ней дырки.
Поделиться с друзьями:
Старое понятие паритета времен Холодной войны между США и Россией часто искажает истинные отношения с Россией. У России нет ни населения, ни экономики, которые реально могли бы представлять геополитическую проблему для США на Ближнем Востоке или в другом месте в мире.
Сирийский феномен не является отображением русской силы, а скорее - российского прагматизма перед лицом несостоятельной позиции, а именно - ее поддержка режима Башара аль-Асада после того, как он использовал химическое оружие. Взятая в историческом контексте политика России на Ближнем Востоке после «арабской весны», конечно, не расширила своего влияния в регионе. Сейчас не существует быстро растущей российской сферы влияния в этом районе; Соединенные Штаты не совершили фатальной ошибки и не вручили ключи от Аравийского полуострова президенту России Владимиру Путину.
Отношения России со странами Ближнего Востока претерпели ряд неудач с момента американского вторжения в Ирак в 2003. Можно пойти дальше и сказать, что влияние России на Ближнем Востоке постоянно сокращалось, начиная с 1973, когда президент Египта Анвар Садат отказался от советской поддержки в пользу американской помощи и заключения мирного соглашения с Израилем. Новая стратегия при Путине подорвала российские позиции еще больше. Долгосрочная политика России для наращивания влияния на Ближнем Востоке сосредоточилась вокруг ее подлинной заинтересованности в отношениях с мусульманами, вытекающей из ее более 15 миллионного мусульманского населения и ее роли в качестве альтернативы западной военной и денежной помощи. Неудивительно, что такая политика мало влияет на укоренившиеся при поддержке США государства в регионе, такие как Израиль, Турция, Египет и страны Персидского залива.
В отличие от Соединенных Штатов, которые зависят от нефти Ближнего Востока, мотивы России в регионе не связаны с энергией, а, скорее, с ее цель - быть оплотом государственного суверенитета и создания военно-морской базы на берегу Средиземного моря. В результате, Россия могла заключать соглашения с Ираком Саддама Хусейна, Ливией Моаммаара Каддафи, Сирией Башара Асада и Ираном. Из этих четырех режимов, два были с тех пор свергнуты: Хусейна - в 2003 против России и санкции Совета Безопасности ООН или СБООН, и Каддафи - в 2011 при молчаливой поддержке России. Международное давление серьезно напрягло два других режима: Асада – за использование газа зарин против своего собственного народа и Иран за его ядерную программу. Эти две страны привлекли международное внимание.
После того, как, по сути, Россия сложила все яйца в одну непопулярную региональную корзину поддержки этих режимов, ей стало трудно подтверждать свой плацдарм в регионе, когда ее союзников свергают или подвергают изоляции.
Если первоначальная реакция Америки на «арабскую весну» была, бесспорно, осторожной, было ясно, что Кремль еще больше напуган морем изменений в политике Ближнего Востока и признал, что его скудный список союзников в этом регионе еще больше сократился. Такая неопределенная реакция стала упущенной возможностью для России активизировать свою политику на Ближнем Востоке, вместо того, чтобы защищать режимы диктатор - клиент — возможность, за которую Россия обязательно бы ухватилась, если бы она была серьезно настроена на расширение своего влияния в регионе.
Решение России отказаться поддерживать Каддафи, как только стало ясно, что полковник теряет хватку в Ливии, было красноречивым свидетельством, что вялая реакция России на «арабскую весну», поставила ее в трудное положение, заставив поддерживать жестокие репрессии гражданского населения.
Даже без учета гражданской войны в Сирии, отношения России с большинством стран Ближнего Востока, начиная с 2011, либо оставались без изменений, либо ухудшались и не выходили за рамки дипломатических любезностей. Вряд ли почва стала плодородной для новых соглашений России в этом регионе.
При анализе в контексте прошлой политики на Ближнем Востоке, готовность России к посредничеству в вопросе о соглашении по химическому оружию меньше выглядит, как игра геополитической державы, а больше – как прагматический подход, призванный минимизировать последствия сбоя политики. В течение двух с половиной лет гражданской войны Россия неуклонно поддерживала Асада и отстаивала отказ от интервенции. В конце концов, Асад - последний истинный союзник России в регионе после охлаждения отношений России с Ираном из-за поддержки Москвы западных санкций по иранской ядерной программе. Поддержка России режима Асада стала обходиться гораздо дороже, чем любая из ее предыдущих соглашений в этом регионе. Она подтвердила подозрения об отсутствии у России приверженности к стабильности в регионе и снова покрыла льдом недавно размороженные отношения с Саудовской Аравией и странами Персидского залива.
В то же время использование Асадом химического оружия 21 августа поставило Россию в положение государства, оказывающего непосредственную помощь военному преступнику. Так же, как Ассад пересек красную линию президента Барака Обамы в тот день, так в некотором смысле он пересек и необъявленную линию с Путиным тоже.
Нет сомнений в том, что эффективное предложение России на выработку и укрепление решения, которое работало для президента Обамы и Асада, было фантастическим куском дипломатии. Русские взяли на себя инициативу в переговорном процессе и заставили государственного секретаря Джона Керри и Госдепартамент выглядеть более, чем непригодными. Однако для России это было также единственным жизнеспособным вариантом.
Все, кроме подлинной попытки содействовать уничтожению арсенала химического оружия Асада, могло бы повредить авторитету России в международном сообществе и, скорее всего, привело бы к военным действиям США против Асада. Разумеется, этот дипломатический успех по сравнению с тяжелым состоянием российского влияния в регионе, является триумфом, но его, ни в коем случае нельзя считать новой эрой российского преобладания в делах Ближнего Востока.
Американские наблюдатели и политики должны быть осторожны в переоценке «руки России» на Ближнем Востоке. Российские цели в регионе: поддержание военно-морской базы в Средиземном море в Тартусе, отстаивание государственного суверенитета и попытка ограничить влияние ислама на неустойчивые республики Северного Кавказа — остаются низким ключом, по сравнению с советской экспансией, которую обсуждали комментаторы накануне соглашения по Сирии.
Находясь дальше всего от антагонистических советских лет, российская политика вряд ли является реваншистской к Америке в этом регионе. Россия была в основном консервативной и вмешивалась только тогда, когда его узкие интересы оказывались под угрозой.
Готовность России к посредничеству в сделке показывает Соединенным Штатам Америки две вещи: во-первых, что российский МИД чрезвычайно опытный; и, во-вторых, что, несмотря на его громкие упреки в адрес Соединенных Штатов, Путин демонстрирует прагматизм с позиции слабости. Главы государства не пишут статей в редакторских колонках иностранных газет с позиции силы. Подобные обеды на вынос являются не такими яркими, как образ русского медведя, готового сожрать Ближний Восток, но, тем не менее, они важны.
Россия остается актером в регионе, но ее авторитет уменьшен от целой серии двусторонних отношений с региональными игроками до чисто дипломатической роли в силу своего места в Совете Безопасности ООН. Россия не должна рассматриваться как сверхдержава с сильным влиянием в регионе, а скорее как вспыльчивый игрок в покер с небольшой, но весьма коварной стопкой фишек. Забегая вперед, можно сказать, что как переговоры Р5 + 1 (которые состоят из Совета Безопасности ООН и Германии) показали в Женеве, безусловно, гораздо выгоднее иметь Россию внутри американской палатки, чем оставить ее снаружи просверливать в ней дырки.
| Перевод: +Miriam Argaman | |
Опубликовано в блоге "Трансляриум" | |
Комментариев нет:
Отправить комментарий