Посещение Рубекса, дома предполагаемого убийцы в Еврейском музее, Мехди Неммуша. Вторая из пяти частей серии об антисемитизме во Франции.
Марк Вейцман
***
Давным-давно, на крайнем севере Франции, город Рубекс, расположенный в нескольких шагах от бельгийской границы, называли «городом тысячи дымоходов», имея в виду многие текстильные фабрики, которые его сформировали и дали ему энергию. Жаждущий работать, готовый бороться, этот город получил прозвище «Мекка социализма», поскольку он был бастионом левых, начиная с середины XIX века и до последних муниципальных выборов. Рабочие со всей Европы заполняли окрестные улицы из красных кирпичей. Город был также известен большим количеством «забегаловок». Сегодня – это разрушенные, грязные улицы, которые я увидел, посетив город на прошлой неделе. Рубекс разорен в результате 40% безработицы. Он поддерживает удивительный уровень преступности - 84 случая на 1000 жителей, и квалифицируется правительством как крупнейшая «зона с высоко приоритетной проблемой безопасности» в стране. Это место, где родился и рос Мехди Неммуш, предполагаемый убийца в Еврейском музее Брюсселя.
Площадь Федерб – это двойной ряд грязных окон и кривых стен, подпирающих двухэтажные строения жалкого предместья Лё Пиль. На другой стороне улицы, перед прохладной бакалейной лавкой и пустым магазином, который когда-то был мусульманский чайханой, а теперь - просто призрачный магазин со слепыми окнами, стоят полукругом три грязно-белых прицепа. В одном из них худощавая блондинка продает бутерброды и теплое пиво двум мужчинам среднего возраста. Присев на каменную скамейку, они едят и пьют, наблюдая за медленным движением проезжающих машин. Молодой человек, похожий на араба, появился с моей стороны и, перейдя улицу, походя, обозвал двух мужчин «бездельниками».
***
Давным-давно, на крайнем севере Франции, город Рубекс, расположенный в нескольких шагах от бельгийской границы, называли «городом тысячи дымоходов», имея в виду многие текстильные фабрики, которые его сформировали и дали ему энергию. Жаждущий работать, готовый бороться, этот город получил прозвище «Мекка социализма», поскольку он был бастионом левых, начиная с середины XIX века и до последних муниципальных выборов. Рабочие со всей Европы заполняли окрестные улицы из красных кирпичей. Город был также известен большим количеством «забегаловок». Сегодня – это разрушенные, грязные улицы, которые я увидел, посетив город на прошлой неделе. Рубекс разорен в результате 40% безработицы. Он поддерживает удивительный уровень преступности - 84 случая на 1000 жителей, и квалифицируется правительством как крупнейшая «зона с высоко приоритетной проблемой безопасности» в стране. Это место, где родился и рос Мехди Неммуш, предполагаемый убийца в Еврейском музее Брюсселя.
Площадь Федерб – это двойной ряд грязных окон и кривых стен, подпирающих двухэтажные строения жалкого предместья Лё Пиль. На другой стороне улицы, перед прохладной бакалейной лавкой и пустым магазином, который когда-то был мусульманский чайханой, а теперь - просто призрачный магазин со слепыми окнами, стоят полукругом три грязно-белых прицепа. В одном из них худощавая блондинка продает бутерброды и теплое пиво двум мужчинам среднего возраста. Присев на каменную скамейку, они едят и пьют, наблюдая за медленным движением проезжающих машин. Молодой человек, похожий на араба, появился с моей стороны и, перейдя улицу, походя, обозвал двух мужчин «бездельниками».
«Что делают здесь эти бездельники?»,
- спрашивает он громко, ни к кому не обращаясь. Означенные «бездельники» являются здесь единственными белыми людьми. Вокруг них женщины всех возрастов идут по своим делам, одетые в тяжелые темные хлопчатобумажные платья и черные платки соблюдающих салафитов.
Позади меня находится la Condition Publique (общественное состояние) — один из модных ресторанов/артгалерей Лё Пиля — название, которое отражает игру названия, когда шерсть обрабатывали между толстыми красными кирпичами разрушенной фабрики, где располагался ресторан. Заведение также содержит мечеть Абу Бакра – одно из крупнейших мусульманских зданий в Рубексе. Достаточно предсказуемо, что существует конфликт между двумя соседями, и совершенно непонятно, как долго виноторговец будет находиться по соседству. Четыре года назад, в совершенно новом торговом центре, построенном в близлежащей городской бизнес зоне, где магазины одежды продают известные французские бренды по сниженным ценам, разразился аналогичный бой, когда ресторан быстрого питания Quick Burger стал исключительно халяльным, и социалистический мэр Рене Вандерендонк, в течение многих лет ратовавший за то, что он назвал «культурным разнообразием» Рубекса, вынужден был пойти против мусульман, во имя анти-дискриминационной политики, с которой он ранее выступал. Он считает, что исключительно халяльный ресторан фаст фуд будет де-факто дискриминацией по отношению к остальной части постоянных клиентов, светских и иных, а поэтому такое не должно быть позволено в общественном торговом центре.
Неудивительно, что он ударился о стену, которая приняла форму «Комитета мечетей» - лобби, созданное специально для таких случаев, объединяющее пять из шести мечетей города. Согласно политическому аналитику Жилю Кепелю, структура этого Комитета была открыто инспирирована одним из тех имен, которые сожгли Сатанинские стихи Салмана Рушди в 1989 в Брэдфорде, Англия - городе, с которым, кстати, Рубекс по сей день официально породнён. Таким образом, мэр испугался, отступил, отозвал свою жалобу, и, в конечном итоге, отпраздновал окончание Рамадана в ресторане Quick halal быстрого питания вместе с уважаемыми членами Комитета, которых он намеревался преодолеть.
Между тем, споры в Рубексе стали такими ожесточенными, что привлекли национальное внимание. Из Парижа в них вмешалась Марин Ле Пен, осудив «дело Quick Burger» в Рубексе как пример того, что она назвала «насильственной исламизацией Франции». Социалистический мэр, которого защищает лидер крайне правой партии, несомненно, стал новым моментом в политике культурного разнообразия, и Национальный фронт ле Пена выиграл в результате еще несколько очков в опросах. (Сегодня был достигнут «компромисс»: ресторан быстрого питания остается исключительно халяльным, но не публикует этот факт, чтобы не оттолкнуть клиентов не мусульман. Какая судьба ожидает La Condition Publique, не знает никто).
Можно несколько саркастически спорить, что то, что началось в Англии в конце XX века с дела Рушди как серьезного вопроса о богохульстве и свободе литературного воображения, получило продолжение во Франции в 2010 с глупого вопроса – из какого мяса должны быть сделаны плохие гамбургеры? То ли ислам выглядел плохо, то ли Франция демонстрировала еще раз свою невротическую чувствительность к вопросам идентичности? Очевидно, имея в виду этот последний вопрос и совершенно очевидный ответ на него, Алиса Рубин из New York Times прибыла сюда год назад для репортажа и потрясающе сумела ничего не понять из того, что происходит в городе.
Позади меня находится la Condition Publique (общественное состояние) — один из модных ресторанов/артгалерей Лё Пиля — название, которое отражает игру названия, когда шерсть обрабатывали между толстыми красными кирпичами разрушенной фабрики, где располагался ресторан. Заведение также содержит мечеть Абу Бакра – одно из крупнейших мусульманских зданий в Рубексе. Достаточно предсказуемо, что существует конфликт между двумя соседями, и совершенно непонятно, как долго виноторговец будет находиться по соседству. Четыре года назад, в совершенно новом торговом центре, построенном в близлежащей городской бизнес зоне, где магазины одежды продают известные французские бренды по сниженным ценам, разразился аналогичный бой, когда ресторан быстрого питания Quick Burger стал исключительно халяльным, и социалистический мэр Рене Вандерендонк, в течение многих лет ратовавший за то, что он назвал «культурным разнообразием» Рубекса, вынужден был пойти против мусульман, во имя анти-дискриминационной политики, с которой он ранее выступал. Он считает, что исключительно халяльный ресторан фаст фуд будет де-факто дискриминацией по отношению к остальной части постоянных клиентов, светских и иных, а поэтому такое не должно быть позволено в общественном торговом центре.
Неудивительно, что он ударился о стену, которая приняла форму «Комитета мечетей» - лобби, созданное специально для таких случаев, объединяющее пять из шести мечетей города. Согласно политическому аналитику Жилю Кепелю, структура этого Комитета была открыто инспирирована одним из тех имен, которые сожгли Сатанинские стихи Салмана Рушди в 1989 в Брэдфорде, Англия - городе, с которым, кстати, Рубекс по сей день официально породнён. Таким образом, мэр испугался, отступил, отозвал свою жалобу, и, в конечном итоге, отпраздновал окончание Рамадана в ресторане Quick halal быстрого питания вместе с уважаемыми членами Комитета, которых он намеревался преодолеть.
Между тем, споры в Рубексе стали такими ожесточенными, что привлекли национальное внимание. Из Парижа в них вмешалась Марин Ле Пен, осудив «дело Quick Burger» в Рубексе как пример того, что она назвала «насильственной исламизацией Франции». Социалистический мэр, которого защищает лидер крайне правой партии, несомненно, стал новым моментом в политике культурного разнообразия, и Национальный фронт ле Пена выиграл в результате еще несколько очков в опросах. (Сегодня был достигнут «компромисс»: ресторан быстрого питания остается исключительно халяльным, но не публикует этот факт, чтобы не оттолкнуть клиентов не мусульман. Какая судьба ожидает La Condition Publique, не знает никто).
Можно несколько саркастически спорить, что то, что началось в Англии в конце XX века с дела Рушди как серьезного вопроса о богохульстве и свободе литературного воображения, получило продолжение во Франции в 2010 с глупого вопроса – из какого мяса должны быть сделаны плохие гамбургеры? То ли ислам выглядел плохо, то ли Франция демонстрировала еще раз свою невротическую чувствительность к вопросам идентичности? Очевидно, имея в виду этот последний вопрос и совершенно очевидный ответ на него, Алиса Рубин из New York Times прибыла сюда год назад для репортажа и потрясающе сумела ничего не понять из того, что происходит в городе.
«Если вы посмотрите на демографию, то поймете, что через два – три поколения, вся Франция будет как Рубекс»,
-- сказал Рубин Бертран Моро, главный представитель мэрии в то время. Судя по ее статье под названием «Французский город наводит мосты между мусульманами и не мусульманами»,
она более чем убеждена в этом.
«Мультикультурный подход Рубекса», написала она с энтузиазмом, «уменьшил этническую и религиозную напряженность, которые обрушились на другие части Франции». Он «размыл различия между мусульманами и не мусульманами».
Сегодня она написала, что
«город выделяется своими усилиями по принятию сдержанных, но решительных шагов, способствующих активизации мусульманской общины».
Однако один лишь взгляд на улицы Рубекса, позволяет усомниться в стирании различий. Скорее, он показывает ликвидацию почти всех культурных признаков и реальных людей, которые являются не мусульманами. Последняя синагога была здесь разрушена в 2000, и с тех пор, о еврейском присутствии в Рубексе, бывшем когда-то столицей бизнеса «шмата», уже никто не слышал.
С другой стороны, антиеврейские предрассудки в Рубексе живы и здоровы. По словам французского историка и исследователя Мишеля Вивьёрки, чья книга La Tentation anti-Semite, 2005 (франц. - антисемитское искушение – прим. пер.) представляет результаты расследования, которое он провел вместе с молодой жительницей Рубекса арабского мусульманского происхождения и обнаружил, что большинство в Рубексе, как, впрочем, и большинство этой же религиозно этнической и возрастной группы в целом по стране, видит евреев, израильтян и американцев практически буквально, как злобных тварей. Они хотят контролировать средства массовой информации, они поддерживают Израиль, они ведут войны, они дискриминируют арабов, и вообще, стоят за «мировым порядком», в котором жители Рубекса являются совершенно определенно проигравшими.
С другой стороны, антиеврейские предрассудки в Рубексе живы и здоровы. По словам французского историка и исследователя Мишеля Вивьёрки, чья книга La Tentation anti-Semite, 2005 (франц. - антисемитское искушение – прим. пер.) представляет результаты расследования, которое он провел вместе с молодой жительницей Рубекса арабского мусульманского происхождения и обнаружил, что большинство в Рубексе, как, впрочем, и большинство этой же религиозно этнической и возрастной группы в целом по стране, видит евреев, израильтян и американцев практически буквально, как злобных тварей. Они хотят контролировать средства массовой информации, они поддерживают Израиль, они ведут войны, они дискриминируют арабов, и вообще, стоят за «мировым порядком», в котором жители Рубекса являются совершенно определенно проигравшими.
(«Евреи контролируют все французское правительство»,
- тупо заявила корреспонденту Сара, молодая парижанка в интервью на недавних демонстрациях против Израиля в Париже).
***
В начале 1980-х, как идеалист и не очень уверенный в себе честолюбивый молодой писатель, я нашел работу в антикультурном журнале под названием Sans Frontière (Без границ – прим. пер.). Without Borders на английском языке, выходил два раза в месяц, отстаивал анти-дискриминационную политику в отношении рабочих-мигрантов и посвящал себя делу борьбы с расизмом. Его редакционная коллегия состояла в основном из левых политических беженцев из Алжира, Марокко и Туниса, а его единственные два журналиста (что важно) были родившиеся во Франции евреи: сефардская девочка и я.
Журнал Sans Frontière был первым изданием во Франции, расследовавшим растущую ситуацию того, что еще не было известно как «Cités» —высотные здания, построенные в 60-х и начале 70-х в пригородах для французского среднего класса, который на самом деле покидал их. Высотные здания привлекали, как магнит, рабочих-мигрантов. На протяжении десятилетий они проживали в крошечных номерах жалких хостелей, вели холостяцкий образ жизни, а теперь стали переселяться во Францию со своими женами и детьми, благодаря новому закону о «воссоединении семей». Что хотели эти дети, кем они были и как они вообще существовали, никто не знал и знать не хотел. Политическое право никогда этим не занималось, левые во главе с Франсуа Миттераном только что пришли к власти в ходе кампании, основанной на мифическом зове памяти Леона Блюма и Народного фронта, и было плохо подготовлено к столкновению с таким населением. В результате, каждый смотрел сквозь пальцы. За исключением, разумеется, Национального фронта, чье восхождение только начиналось, расистской партии французских полицейских, которые пугающе регулярно отстреливали этих детей. Так, около 40 детей погибли в пригородах средь бела дня, упав из окон или находясь под стражей в полиции, между 1981 и 1983.
В том же году с помощью католического священника для рабочих, журнал Sans Frontière создал то, что стало известно во французской политической терминологии, как La Marche des Beurs или арабский марш (beur на французском сленге означает араб). Тысячи молодых людей эмигрантского происхождения обоих полов, прошли по всей Франции, от края до края, прося социального равенства и ассимиляции. В городе Рубексе, хотя мы никогда не встречались в то время, Слиман Тир, которому было тогда 27 лет, был предводителем марша.
***
В начале 1980-х, как идеалист и не очень уверенный в себе честолюбивый молодой писатель, я нашел работу в антикультурном журнале под названием Sans Frontière (Без границ – прим. пер.). Without Borders на английском языке, выходил два раза в месяц, отстаивал анти-дискриминационную политику в отношении рабочих-мигрантов и посвящал себя делу борьбы с расизмом. Его редакционная коллегия состояла в основном из левых политических беженцев из Алжира, Марокко и Туниса, а его единственные два журналиста (что важно) были родившиеся во Франции евреи: сефардская девочка и я.
Журнал Sans Frontière был первым изданием во Франции, расследовавшим растущую ситуацию того, что еще не было известно как «Cités» —высотные здания, построенные в 60-х и начале 70-х в пригородах для французского среднего класса, который на самом деле покидал их. Высотные здания привлекали, как магнит, рабочих-мигрантов. На протяжении десятилетий они проживали в крошечных номерах жалких хостелей, вели холостяцкий образ жизни, а теперь стали переселяться во Францию со своими женами и детьми, благодаря новому закону о «воссоединении семей». Что хотели эти дети, кем они были и как они вообще существовали, никто не знал и знать не хотел. Политическое право никогда этим не занималось, левые во главе с Франсуа Миттераном только что пришли к власти в ходе кампании, основанной на мифическом зове памяти Леона Блюма и Народного фронта, и было плохо подготовлено к столкновению с таким населением. В результате, каждый смотрел сквозь пальцы. За исключением, разумеется, Национального фронта, чье восхождение только начиналось, расистской партии французских полицейских, которые пугающе регулярно отстреливали этих детей. Так, около 40 детей погибли в пригородах средь бела дня, упав из окон или находясь под стражей в полиции, между 1981 и 1983.
В том же году с помощью католического священника для рабочих, журнал Sans Frontière создал то, что стало известно во французской политической терминологии, как La Marche des Beurs или арабский марш (beur на французском сленге означает араб). Тысячи молодых людей эмигрантского происхождения обоих полов, прошли по всей Франции, от края до края, прося социального равенства и ассимиляции. В городе Рубексе, хотя мы никогда не встречались в то время, Слиман Тир, которому было тогда 27 лет, был предводителем марша.
«Это был экстатический момент», -- вспоминает он с глазами, заблестевшими при этом воспоминании. «Победа идеала республиканского равенства! Равны, наконец! Наконец-то у нас появился голос! Мы были гражданами!»Однако я бы хотел узнать, что случилось потом. Сегодня, низкорослый, седой, усатый человечек, 61, выглядящий во многом, как и его отец, покинувший Кабилию в 1956 и приехавший работать на текстильной фабрике, Слиман Тир трудится в мэрии муниципальным советником от партии «зеленых». Я спросил его, правда ли то, что он является не просто «зеленым», а «зеленым, зеленым», как говорит Марин Ле Пен, что означает, что он наполовину эколог и наполовину троянский конь исламистов внутри левых? Правда ли, спросил я его, что его шурин, Али Рахини, работает с Тариком Рамаданом?
«Я говорю с вами о гражданстве, а Вы отвечаете мне вопросом о моем шурине»,
- ответил он с широкой, но слегка деланной улыбкой.
«Вы должны подумать о том, что произошло после арабского марша во всем мире. Я принимал широкое участие в том, что здесь происходило. В районе под названием Альма-Гар, мы пытались создать альтернативную мультикультурную социальную структуру. Однако мы не слушали политиков. Социалисты боялись арабского марша и делали все возможное, чтобы убить все, что исходило из него. А политики в своем большинстве, создавали все условия для того, чтобы движение интеграции умерло. Разве они чувствовали разрыв с чем-нибудь? Нет. Мигранты были брошены сами на себя. А тем временем, у мусульман были только пещеры, чтобы молиться, мечетей не было, и это было очень унизительно. А из Алжира исламисты распространяли свои сети. А во Франции есть много мэров, которые покупают социальный мир с имамами, не обращая внимания на то, кто они такие. Так, что я чувствовал, что я должен сделать что-то. Я должен был помочь мусульманам против исламистов».
Даже если это означает привлечение к этому Рамадана?
«Почему нет?» -- отвечает он. «Он -- мусульманский философ».
Тут есть кое-что, о чем Слиман Тир не сказал. В начале 1960-х демография в Рубексе начала меняться, когда большинство рабочих стало поступать из Алжира, и немало их было из харки — тех алжирцев, которые воевали на стороне французов во время войны за независимость, а потом приехали во Францию только для того, чтобы их заперли в лагерях и на протяжении десятилетий жестоко унижали расизмом, рассматривая их как предателей своих сограждан. С тех пор, все, что происходит в Алжире, отражается на Рубексе. В 1992 в Рубексе произошел первый во Франции крупный митинг в поддержку Исламского фронта спасения, (ИФС), одного из главных военных организаций, которая в то время вела гражданскую войну в Альжере.. (Согласно Жилю Кепелю, близость Рубекса к Бельгии делает город просто местом передачи оружия и денег для ИФС). В том же году, на улице Архимеда в Альма-Гаре — том самом районе, где Слиман Тир мечтал построить коммуну левых, была построена мечеть Аль-Дава. Мечеть якобы имела тесные связи с ИФС и посылала людей бороться за «исламское дело» не только в Альжере, но также и в Боснии.
Мечеть Аль Дава развила особую активность в конвертировании Хти, как мы называли местное французское население севера. В 1994, так же, как и Мохаммед Мерах, убийца из Тулузы, улетел в Пакистан, спустя семь лет, или как Неммуш вылетел в Сирию девять лет спустя, так и два недавно конвертированных юноши из Рубекса, Кристоф Кейз и Лионель Дюмон, полетели на Балканы для борьбы с интернациональными бригадами моджахедов, связанными в то время с Усамой бен Ладеном. Вернувшись обратно в Рубекс, в 1996, Кейз и Дюмон стали известны как главные члены банды Рубекса — организации из 10 человек, которых они набрали, и зимой того же года начали грабить банки с целью использования награбленного для финансирования джихада. 28 марта 1996 полицейские атаковали логово банды в Альма-Гаре, и в последовавшей перестрелке убили четверых членов банды. Большинство других отправились в тюрьму, кроме Дюмона, который сбежал. (Дюмон, по слухам, имел свой первый контакт с исламом в качестве миротворца в Сомали. Во время службы во французской армии, был замечен в 2003 в Малайзии, где он присоединился к террористической группе «Джемаа Исламия», ответственной за взрывы в Бали, унесшие жизни 202 человек в октябре прошлого года. Дюмон женился на мусульманке — немке португальского происхождения, которая работала в туристическом агентстве. Арестованный в Мюнхене в том же году и высланный во Францию, он был приговорен к более чем 30 годам тюрьмы, где он сидит, несмотря на неоднократные попытки к бегству).
Также в Рубексе, в середине 1990-х, Тарик Рамадан начал свою международную карьеру, проводя конференции через две различные молодежные ассоциации - Le Collectif des Musulmans de France (Коллектив французских мусульман) и Rencontre et Dialogue (диалог и встречи). Соучредителем последней был шурин Слимана Тира - Али Рани с финансовой поддержкой от мэрии.
Обоснованием для этого было то, что, если мечеть Аль Дава приобрела влияние среди мусульманского населения в целом, то Слиман Тир и его шурин могут предложить мэрии альтернативное влияние ИФС. Они также могли дать сведения о конкретном населении харки в Рубексе, менее алжирски ориентированной версии ислама. (Рамадан превосходно связан с египетским Мусульманским братством, которое его дед помог создать). Став мусульманами по своему пути, харки на самом деле вышли из пещер и обрели достоинство. По сути, началось соперничество между двумя версиями салафистского ислама с предсказуемым результатом.
В 2004, Али Рани был вынужден отступить после того, как он пригласил в качестве докладчика Хассана Инкьюссена, исламистского волонтера, родившегося во Франции с марокканскими корнями, который помог Рамадану создать Коллектив французских мусульман и был просто пойман на следующем высказывании:
Мечеть Аль Дава развила особую активность в конвертировании Хти, как мы называли местное французское население севера. В 1994, так же, как и Мохаммед Мерах, убийца из Тулузы, улетел в Пакистан, спустя семь лет, или как Неммуш вылетел в Сирию девять лет спустя, так и два недавно конвертированных юноши из Рубекса, Кристоф Кейз и Лионель Дюмон, полетели на Балканы для борьбы с интернациональными бригадами моджахедов, связанными в то время с Усамой бен Ладеном. Вернувшись обратно в Рубекс, в 1996, Кейз и Дюмон стали известны как главные члены банды Рубекса — организации из 10 человек, которых они набрали, и зимой того же года начали грабить банки с целью использования награбленного для финансирования джихада. 28 марта 1996 полицейские атаковали логово банды в Альма-Гаре, и в последовавшей перестрелке убили четверых членов банды. Большинство других отправились в тюрьму, кроме Дюмона, который сбежал. (Дюмон, по слухам, имел свой первый контакт с исламом в качестве миротворца в Сомали. Во время службы во французской армии, был замечен в 2003 в Малайзии, где он присоединился к террористической группе «Джемаа Исламия», ответственной за взрывы в Бали, унесшие жизни 202 человек в октябре прошлого года. Дюмон женился на мусульманке — немке португальского происхождения, которая работала в туристическом агентстве. Арестованный в Мюнхене в том же году и высланный во Францию, он был приговорен к более чем 30 годам тюрьмы, где он сидит, несмотря на неоднократные попытки к бегству).
Также в Рубексе, в середине 1990-х, Тарик Рамадан начал свою международную карьеру, проводя конференции через две различные молодежные ассоциации - Le Collectif des Musulmans de France (Коллектив французских мусульман) и Rencontre et Dialogue (диалог и встречи). Соучредителем последней был шурин Слимана Тира - Али Рани с финансовой поддержкой от мэрии.
Обоснованием для этого было то, что, если мечеть Аль Дава приобрела влияние среди мусульманского населения в целом, то Слиман Тир и его шурин могут предложить мэрии альтернативное влияние ИФС. Они также могли дать сведения о конкретном населении харки в Рубексе, менее алжирски ориентированной версии ислама. (Рамадан превосходно связан с египетским Мусульманским братством, которое его дед помог создать). Став мусульманами по своему пути, харки на самом деле вышли из пещер и обрели достоинство. По сути, началось соперничество между двумя версиями салафистского ислама с предсказуемым результатом.
В 2004, Али Рани был вынужден отступить после того, как он пригласил в качестве докладчика Хассана Инкьюссена, исламистского волонтера, родившегося во Франции с марокканскими корнями, который помог Рамадану создать Коллектив французских мусульман и был просто пойман на следующем высказывании:
«Евреи скупердяи. Они живут в гетто, как крысы, и ничего не уважают. Они – главные предатели и преступники… После I мировой войны они стали еще более жалкими, чем раньше. Что они делают в Европе? То, что я вам скажу, вас повергнет в шок, но сегодня об этом пишут в книгах, которые говорят, что сегодня, они были бы вместе с Гитлером и сионистами. И для чего? Чтобы вытолкнуть евреев из Германии».
И так далее.
“Однако он же извинился, разве не так»?
- ответил Слиман Тир, после того, как я ему напомнил эту историю.
***
30 мая в день поимки Мехди Неммуша, далеко к югу в Во-ан-Велэн, пригороде Лиона, заместитель мэра по спорту от социалистической партии, Ахмед Шехаб, 30, тайно записал разговор менеджера спортивной ассоциации, с которой он был в конфликте. В итоге появилась запись в Интернете:
***
30 мая в день поимки Мехди Неммуша, далеко к югу в Во-ан-Велэн, пригороде Лиона, заместитель мэра по спорту от социалистической партии, Ахмед Шехаб, 30, тайно записал разговор менеджера спортивной ассоциации, с которой он был в конфликте. В итоге появилась запись в Интернете:
«Ты мне это делаешь, несмотря на то, что я такой же мусульманин, как ты?
– сказал Шехаб. И дальше:
«Ты предпочитаешь Зиттуна? Еврея? Вот, что ты хочешь, да? Вот, что тебе нравится! Тебе не нравится, когда люди, как ты, находятся на месте и хотят помочь. Ты хочешь ебанного ублюдка, чтобы ебал тебя покрепче! Вот, что тебе нужно! Ты хочешь, чтобы еврей тебя ебал !»
Поскольку Ахмед Шехаб был социалистом, то социалистической партии было предложено принять меры, и через несколько дней поступила «санкция»: Ахмед Шехаб был назначен главой комиссии по борьбе с расизмом и антисемитизмом.
Точно также социалисты, вероятно, верят в то, что они могут преподать Ахмеду Шехабу урок (став во главе комиссии по борьбе с расизмом и антисемитизмом, ему придется научиться, ему придется принимать к сведению и он изменится). Власти Рубекса считают, что они могут эффективно противодействовать влиянию ИФС, поддерживая различные учения - даже Тарика Рамадана. Можно уверенно сказать, что результатом был вовсе не социальный мир, на который рассчитывали сторонники.
Точно также социалисты, вероятно, верят в то, что они могут преподать Ахмеду Шехабу урок (став во главе комиссии по борьбе с расизмом и антисемитизмом, ему придется научиться, ему придется принимать к сведению и он изменится). Власти Рубекса считают, что они могут эффективно противодействовать влиянию ИФС, поддерживая различные учения - даже Тарика Рамадана. Можно уверенно сказать, что результатом был вовсе не социальный мир, на который рассчитывали сторонники.
«Мехди был подростом, когда ислам начал здесь действовать»,говорит мне Сулейфа Бадуй , адвокат Неммуша, после того, как он был признан виновным.
«У вас здесь начальные занятия в государственных школах по исламу, у вас здесь конференции по исламу в мэриях и гимназиях города. Он везде!»Бадуй – пухленькая, теплая, энергичная женщина лет около сорока, воспитанная вместе с девятью сестрами, недалеко от того места, где теперь стоит мечеть Абу Бакра. Некоторые из девушек празднуют Рамадан, некоторые – нет. В настоящее время, все они юристы или социальные работники. Мы зашли перекусить в ее любимую забегаловку в Рубексе, ресторанчик, который специализируется на вкусных шашлычках и мясе гриль. С нами — Лейла, младшая сестра Сулифы, красивая молодая женщина, которой только что исполнилось 23, она делает курсовую работу по юридической практике.
«Я даже встречаю людей, которых я знаю, друзей, людей, которые учились со мной и имеют дипломы и работу»,
-- рассказывает Бадуй.
«И вдруг, они обращаются в так называемый ислам, и все кончается». «Что кончается»?
«Ну, для начала, они теряют свои рабочие места».
«Как это так?»
«Потому что они просто не работают! Они не в том состоянии. Отращивают бороду, отказываются говорить с женщинами, включая меня».
Мне трудно представить себе, чтобы в городе, где 40% - ная безработица, люди добровольно покидали свои рабочие места из-за религии. Однако, говорит она,
"это не совсем добровольно, это больше как последствие, которое они принимают. Они привыкли называть Рубекс «Меккой социализма», а теперь - это просто Мекка. Мекка французского ислама".После обеда я решил посидеть в одиночестве на солнышке во дворе и поразмыслить о динамике мусульманских обид на евреев. Может ли это каким-то образом объяснить Мехди Неммуша? Хоть как-нибудь? Возможно, конечно, что в Рубексе в 90-х годах он нашел змеиные яйца, которые питали его ненависть, но все же: когда ему было 3 года, социальные службы посчитали его депрессивную мать непригодной для материнства и поместили его в приемную семью Вассор, которая воспитала его с тремя другими приемными малышами, в небольшой деревушке, вдали от Рубекса и вдали от всех городских мусульманских беспорядков. Конечно, он видел своих тетушек сейчас и будет видеть потом, когда пойдет в школу в Рубексе, когда станет подростком. В 17 лет он пошел жить к своей безвредной бабушке в бедный район Рубекса под названием Ла Бургонь. Как от этого перейти к убийству четырех человек только потому, что они евреи? Что сделало его таким восприимчивым к такой далекой, непредсказуемой окружающей среде? Что зажгло первый огонь ненависти? Как коллективный невроз оказал влияние на индивидуальный гнев?
Должен ли я принять во внимание отношения Франции с ее собственным прошлым и собственной историей? Мог ли Рубекс существовать без алжирской войны, без того, как французские колонисты относились к арабам, без того, как алжирцы относились к себе сами (Рубекс насчитывает 300 убитых в противостоянии с алжирской революцией), без того, как французы относились к харки? Является ли здесь проблемой ислам, только ли ислам или это Франция и иррациональный французский комплекс вины?
Тьерри, белый владелец ресторана, подошел ко мне, пока я размышлял над всем этим. Он хочет знать, что я пишу, что такое быть писателем, и рассказывает мне о своем ресторане, как он открыл его два года назад, как он всегда был человеком права, веря в свободное предпринимательство, и как его губят налоги и политика социалистического правительства.
(«В этой стране существует диктатура, это Четвертый рейх!» он говорит).
Мы говорим о брюссельском убийства и грехе «соборности», который, как он считает, накрыл всю страну.
«Из-за правительства, Франция сейчас раздроблена на отдельные общины, и все они ненавидят друг друга»,
-- утверждает он. И затем продолжает:
«Послушайте Мануэля Валлса, министра внутренних дел. Поищите в Гугле его последнюю речь, и вы увидите. И услышите. Существует сообщество, которое он ставит выше других. Я не скажу вам больше. Однако есть община, которая считает себя выше всех, и у нее есть защита. И это не кончится ничем хорошим».Вернувшись в Париж, я поискал в Гугле искомую речь. Это речь, которая была произнесена после зимней демонстрации, когда антисемитские крики были слышны на улицах впервые после второй мировой войны. Той группой, которую министр пытался успокоить, были евреи.
Часть I
| Перевод: +Miriam Argaman | |
Опубликовано в блоге "Трансляриум" | |