Хавив Реттиг Гур
Неприязнь между двумя лидерами в вопросе иранской сделки доходит до содрогания, но это – давняя неприязнь, которая не закончится, независимо от того, как будет разрешён этот кризис
В ноябре 2009 года, канцлер Германии Ангела Меркель пригласила американского президента Барака Обаму, ещё на его первом году исполнения служебных обязанностей, чтобы отметить 20-ю годовщину падения Берлинской стены. Это ежегодное ознаменование напоминает европейцам о заключительном поражении кровавых идеологических эксцессов 20-го века, о преодолении ужасной истории – больше, чем когда-либо ещё, произошедшем посредством американской мощи и идеализма. Трудно представить себе более проамериканский политический настрой, чем тот, который, пережили в тот день и помнят столько миллионов европейцев.
 |
| Президент США Барак Обама и германский канцлер Ангела Меркель приветствуют зрителей перед началом его выступления у Бранденбургских Ворот на Площади Парижа в Берлине, Германия, среда, 19 июня 2013 (фото: AP/Michael Kappeler) |
На церемонии присутствовали все лидеры Европы, от премьер-министра Великобритании до президентов Франции и России. Обамы, однако, не было.
Президент был занят, Белый дом объяснил это, ссылаясь на «обязательства, связанные с предстоящей поездкой в Азию».
Европейцы были потрясены.
«Барак слишком занят», – бросался в глаза едкий заголовок в «Der Spiegel».Это мероприятие действительно не вписывалось в его график, а скорее – с его ощущениями внешней политики. Обама предпочёл поехать в Копенгаген за месяц до этого события, чтобы лоббировать Международный олимпийский комитет за проведение Игр летом 2016 года в его родном городе Чикаго и вернуться в Европу спустя месяц после этого мероприятия, чтобы получить Нобелевскую премию мира в Осло. Маршрут его поездки как президента каким-то образом сигнализировал о его видении мира и места Америки и его администрации в нём. Ознаменование спасения Америкой Европы в том видении не было приоритетным.
Это также говорило, что первая поездка Обамы на Ближний Восток, в апреле 2009 года, состоялась в Турцию.
«Демократия Турции – ваше собственное достижение. Она не было вызвана давлением на вас какой-нибудь внешней силы»,– заявил он турецкому парламенту в ответ на бесспорный упрёк его предшественнику в Белом доме.
Его собственный жизненный опыт, заявил он тогда законодателям, подсказал ему решение поехать в Стамбул.
«Соединённые Штаты обогатились за счёт мусульманских американцев», – сказал он. – «Многие другие американцы имеют мусульман в своих семьях или живут в стране с мусульманским большинством. Я знаю, потому что я – один из них».Его вторая ближневосточная поездка привела 4 июня 2009 года в Каир, где он адресовал свою знаменитую речь мусульманам всего мира, речь, которая признала, что Америка слишком часто была частью проблем в мусульманском мире, а не частью их решения.
В поездке за поездкой проясняется нечто важное относительно приоритетов и мироощущения Обамы. А израильтянам, как и немцам перед ними, было трудно не заметить, что планы поездок Обамы, а вместе с ними – и его приоритеты в политике, казалось, пропускаются мимо его поля зрения.
Чикаго
На недавней конференции в Израильском Совете по международным отношениям, известный бывший генеральный директор министерства иностранных дел, профессор Шломо Авинери назвал внешнюю политику Обамы «провинциальной». Это был странный выбор слов, чтобы описать политику президента с таким космополитическим взглядом и таким горячим стремлением охватить весь мир.
Но Авинери был прав.
Примечательные мемуары Обамы «Мечты моего отца» включают в себя убедительные доказательства того, как его опыт молодого, остро наблюдательного социального активиста в Южном Чикаго привил ему то мироощущение, которое привело к пониманию своего президентства.
В этой книге он описывает свою реакцию на слушание дел, касавшихся детей из бедных кварталов Чикаго, которые делились на «хороших и плохих» – «различие, не укладывавшееся в моей голове». Если иной ребёнок «оказывался в банде или в тюрьме, это как-то доказывало его сущность как сбившегося с пути гена ... или только последствия мира недоедания?»
 |
| Президент США Барак Обама вне офиса, в день выборов, вторник, 6 ноября 2012 года в Чикаго. (AP Photo / Carolyn Kaster) |
«В каждом обществе, молодые люди склонны к насильственным тенденциям», – рассказал ему в конце 1980-х годов педагог одной из средних школ для чернокожего большинства в Чикаго. – «Либо эти тенденции направляются и дисциплинируются в творческой деятельности, либо они разрушают молодых людей или общество, или же – и тех, и других».Эта книга полна таких размышлений, и они отражаются эхом в риторике Обамы как президента. В своем последнем выступлении на Генеральной Ассамблее ООН он утверждал, что
«если молодые люди живут в местах, где существует единственный вариант между диктатом государства или приманкой экстремистского подполья, то никакая стратегия по борьбе с терроризмом не может быть успешной».
Для Обамы, терроризм в корне, это – продукт социального распада. Например, для сдерживания распространения «Исламского государства», может быть, и необходима война, но лишь социальная реформа действительно может от него вылечить.
Добавьте к этому социальному видению опыт совершенного аутсайдера – наполовину белого, наполовину чёрного, с детством и семьёй, рассеянными по всему миру. Тогда человек начинает видеть профиль человека с автоматическим сочувствием к маргинализации и почти инстинктивным ощущением того, что самые значимые проблемы современного мира коренятся не в идеологии, а в репрессивных социальных и экономических структурах, которые лишь усиливают эту маргинализацию. Это ощущение шире, чем какая-нибудь экономическая ортодоксия, и оно уходит своими корнями в тяжёлый опыт Южного Чикаго.
После принятия руля правления мировой сверхдержавой в январе 2009 года, этот выдающийся «социальный организатор» принялся строить внешнюю политику, которая перевела это сознание в геополитическое русло.
«Необходимость того, чтобы он и его советники почувствовали не только интерпретацию периода пост-Буша, но также и понимание пост-пост-терактов 9/11 – того, что необходимо сделать в мире»,– отметил Джеймс Трауб в своём недавнем эссе в «Foreign Policy».
«Они считали, что важные вопросы, стоящие перед США, не были традиционными вопросами межгосударственных отношений, а новыми вопросами, посредством которых стремились решить глобальные проблемы и необходимое глобальное сотрудничество – изменение климата, энергоносители, слабые и несостоявшиеся государства, нераспространение ядерного оружия. Именно по таким вопросам было необходимо заручиться поддержкой, как простых граждан, так и лидеров».Мир тогда был одним большим Чикаго, его основные проблемы не очень отличались от проблем чернокожих в Южном Чикаго, а их решения коренились в той же человеческой сущности преобладающих социальных различий и неравенства. Это и было «провинциальностью» Обамы – его видением мира, который предпочитает неблагополучных и униженных, а также считает идеологические и политические столкновения между правительствами вторичными по отношению к более общим и, в конечном счёте, социальным кризисам, которые волновали этот суматошный мир.
Иерусалим
Этот обширное гуманитарное видение и привело Обаму к его первой крупной стратегической ошибке, когда он приехал в Израиль. Действительно, это было в Израиле, когда его рассказ о мировых делах впервые потерпел крах в неумолимых реалиях геополитики.
В своей речи в Каире, пообещав защищать Израиль и превознося союз Америки с еврейским государством, Обама также сказал мусульманскому миру, что поселения Израиля являются незаконными, в отличие от прошлого американского заявления, что они просто неразумны. Далее он предположил, что претензии евреев на Государство Израиль уходят своими корнями больше в опустошение Холокоста, а не в тысячелетнюю еврейскую привязанность к этой земле.
Это оскорбление легитимности еврейского государственного устройства на Земле Израиля, и в риторике, и в маршруте его поездки, было абсолютно непредусмотренным. Оно произошло всего за несколько месяцев до того, как он невольно оскорбил немцев, не приехав на годовщину падения Берлинской стены. В обоих случаях, причина была одна и та же: процветающий, мощный Израиль, как и Европа, не был частью того мира, который пытается спасти Обама. И эта успешность не имеет никакого отношения к его видению внешней политики.
За одним исключением: социальная, экономическая и политическая несправедливость Израиля оставила на обочине несчастных палестинцев.
Израильско-палестинский конфликт, казалось, имеет много общего с американскими социальными недугами, с которыми Обама боролся всю свою сознательную жизнь: конфликт между двумя разделёнными общинами, одержимыми фанатизмом, взаимоисключающими толкованиями виктимизации и изнурительным отсутствием сочувствия и надежды.
Ранняя и энергичная приверженность Обамы палестино-израильскому миротворчеству не была укоренена в обычных стратегических расчётах, которые управляют внешней политикой, зато она так аккуратно уместилась в новом мироощущении, которое ныне определило его президентство.
Но геополитика – не социальная работа. И то, что было правильным в Чикаго, не может быть подходящим в Иерусалиме. Первый крупный набег Обамы на палестино-израильский конфликт, повлёкший 10-месячный мораторий от премьер-министра Биньямина Нетаниягу на строительство поселений за пределами Иерусалима, задал тон усилиям в течение следующих пяти лет.
Белый дом Обамы был смущён и расстроен, когда стало ясно, что меры по беспрецедентному «укреплению доверия» к Нетаниягу фактически вытолкнули палестинцев из-за стола переговоров.
Израильско-палестинский конфликт не является борьбой с социальной или экономической несправедливостью, а борьбой между национальными идентичностями. Даже если Обама и хочет мирного договора с Израилем, как он искренне считает, президент ПА Махмуд Аббас должен маневрировать в пределах палестинской национальной интерпретации, которая отвергает еврейский национальное самосознание как безнадёжно нелегитимное. Аббас просто не может идти на компромисс; он должен выглядеть победителем.
Поэтому тот факт, что Белый дом потребовал и получил беспрецедентное замораживание строительства поселений от Израиля, не доказал палестинцам, что Израиль ответственно подходит к компромиссу, – а то, что их собственные лидеры меньше требовали от ненавистного оккупанта, чем беззастенчивый «произраильский» Белый дом. Белый дом, оплот сионистов по его собственному признанию, без усилий получил концессию от Израиля, которую ни один палестинский лидер никогда даже не требовал.
В своей самой первой попытке укрепления доверия между сторонами, Белый дом Обамы катастрофически сузил пространство внутриполитического маневра палестинского руководства. Эта первоначальная ошибка создала динамику, которая завела в тупик самые согласованные усилия Америки, чтобы возродить переговоры. Каждый раз, когда росло американское давление на Израиль, росло и внутреннее давление на палестинских лидеров, чтобы они подняли свои требования и быстро увеличивали предварительные условия.
Социальная организация не пытается преодолеть эти слои идеологии и национальной идентичности, неумолимую логику этнического конфликта, и израильтяне вскоре пришли к убеждению, что Обама не мог их видеть. После 2010 года, Обама остался в израильской поп-культуре фигурой с хорошей репутацией но, согласно опросам, он потерял нечто более важное, чем его привлекательность: он стал рассматриваться как опасно наивный деятель. Израильтяне доверились его намерениям, но не его суждению.
Внешняя политика Обамы создавалась в течение шести лет после того, как он стал президентом. Его первоначальный оптимизм сдерживался реальностью проверок на лояльность Украины, Сирии и других кризисных стран. Американские политики всё ещё пытаются найти способы, чтобы перевести видение, которое определяет его президентство в разумную геополитическую акцию. Громко приветствуемый везде, где он появлялся, Обама провёл эти первые годы спокойно и, в основном, ненамеренно сжигая мосты с некоторыми из ближайших союзников США. Через шесть лет этот блеск исчез. Оптимистическое рвение к глобальному охвату сжалось в горстку минималистских принципов: убить каких-нибудь террористов, угрожающих американцам, избежать дорогостоящих войн, находиться рядом со стабильными союзниками.
Вашингтон
Белый дом Обамы ненавидит Биньямина Нетаниягу. Это – предубеждение против него, на что часто указывают, но редко пытаются объяснить давние наблюдатели американо-израильских отношений. Неприязнь президента Обамы к Нетаниягу очень сильна, и это настроение иногда просачивается в ряды советников и старших должностных лиц с обеих сторон.
«Не существует никаких сомнений, что высмеивание стало личным делом самого президента Обамы»– утверждал один американский еврейский лидер, – который дал интервью «The Atlantic», и в котором неназванный американский чиновник издевался над Нетаниягу, обозвав его «chickenshit» («куриным помётом»),
– но первопричина этого – глубже, чем личная неприязнь.Нетаниягу – невозмутимо секторальный. В его риторике в течение последних шести лет преобладают бесконечно повторяющиеся банальности о еврейской истории и еврейских правах. Даже когда он протягивает риторическую оливковую ветвь, как в его знаменитой речи 2009 года в университете Бар-Илан, он отказывается употреблять язык, который принят в качестве принципа легитимности конкурирующих понятий. В течение нескольких часов, прежде чем он взлетел для спорного визита на этой неделе в Вашингтон, Нетаниягу нашёл время, чтобы помолиться у Стены плача в Иерусалиме и совершить паломничество к могиле своего отца, историка еврейской истории, преследований и страданий еврейского народа на протяжении веков, который оказал большое влияние на мировоззрение Нетаниягу.
Для Обамы, Нетаниягу это – Рафик аль Шабаз, бывший член банды, который принял ислам и стал активистом негритянской общины Южном Чикаго в 1980 году.
В «Мечтах моего отца» Обама вспоминает, как Шабаз объяснял проблемы этой общины:
«Люди из-за пределов нашей общины зарабатывают на нас деньги и проявляют неуважение к нашим братьям и сёстрам. В основном это – то, что вы получили здесь. Это – корейцы и арабы, открывшие магазины, евреи, владеющие большинством зданий. Теперь, в краткосрочной перспективе, мы здесь, чтобы убедиться, что интересы чернокожих людей, как вы понимаете, находятся под присмотром. Когда мы слышим, что некий клиент плохо обращается с одним из корейцев, мы собираемся заняться этим делом. Мы собираемся настоять на том, чтобы они нас уважали и внести свой вклад в нашу общину – основу наших программ, как делаете вы».Шабаз рассматривал интересы «чёрных» в узко секторальных, антагонистических терминах «кто – кого?», не сумев понять, то, что знал Обама: то, что во взаимосвязанной экономике, будь то чикагская или мировая, будущее процветание и социальная жизнеспособность чернокожих, корейцев, арабов и евреев неразрывно связаны между собой.
Когда Нетаниягу настаивает на рассказе о еврейской истории на Генеральной Ассамблее ООН, отказываясь говорить о лишениях палестинцев, когда он отвергает прямое и неоднократное мнение, что, в конечном итоге, реабилитация Ирана может быть более привлекательной, чем постоянная конфронтация, Обама слышит отголоски тех чикагских активистов, чей шовинизм нанёс их общинам больше вреда, чем пользы.
Партизанские горизонты Нетаниягу, его глубоко укоренённый пессимизм в отношении палестинцев и ближневосточного региона, упёртая политика, которые и отражают, и информируют о скептицизме его избирателей – для Обамы эти атрибуты воплощают всё, что беспокоит весь мир.
«Смертельный враг» Америки и всего мира», – заявил Обама, – это не геополитическая враг, а потеря надежды, торжество апатии и крушение социальной (и, соответственно, геополитической) структур, которые замедляют возможности и сохраняют неравенство».Нетаниягу, союзник слишком близкий и слишком звучный, чтобы его игнорировать, раздражается из-за видения мира Обамой, и он является постоянным упрёком глубокому осознанию, ставшему политической идентичностью Обамы.
Нетаниягу тоже презирает Обаму. Слепота американского президента в отношении геополитических реалий коренится в неисследованной уверенности в его собственном моральном превосходстве, считает Нетаниягу. И Израиль продолжает платить высокую цену за эту личностную причуду, выражающуюся не только в неправильно осуществляемых мирных усилиях, но и на гораздо более опасном поле битвы с иранской угрозой.
Нетаниягу вырос в политике идентичности, которую Обама загнал в тупик. Он понимает, насколько его американский коллега не может играть роль интерпретатора национальной идентичности во внутренней и международной политике. Это понимание убедило его, что мир с палестинцами не может быть достигнут без легитимации. Если палестинское национальное движение не способно признать, что есть некоторая легитимность претензий евреев на свою родину в Израиле, то палестинские лидеры останутся замороженными на том же месте и будут не в состоянии пойти на компромисс во имя мира. Между тем, израильские уступки палестинскому руководству, которое продолжает отвергать саму легитимность Израиля, только усилят этот импульс неприятия, поддерживая иллюзию, будто возможна окончательная победа против существования Израиля.
Тогда для Нетаниягу, любая американская стратегия, которая начинается с израильских уступок, а не поисков сдвига в основной повестке дня другой стороны, ставит телегу впереди лошади, – и всё это гарантирует бесперебойный провал.
(Надо сказать: палестинское нежелание видеть справедливость в существовании Израиля вызывает ответную реакцию в подобном импульсе израильской политики, отвергающей какую-либо легитимность в палестинской трактовке – импульс, проявляемый в основном со стороны политического спектра Нетаниягу. Для Нетаниягу также эти политические издержки компромисса – немалые, и они будут лишь расти, так как палестинские политики остаются сидящими на корточках в своём неприятии израильского нарратива.)
По Ирану, оценка Нетаниягу стратегических возможностей Обамы в равной степени нелестная. Отказавшись от санкции противостояния, в котором США имели все карты, и мир был объединён в оппозицию ядерным амбициям Ирана, Обама сделал много уступок, а получил очень мало. Страна размером с Западную Европу с целым списком секретных объектов и неоднократно лгавшая инспекторам МАГАТЭ и Совета Безопасности ООН, не может пользоваться доверием в отношении соблюдения ею соглашения. Мир, который едва переносит перспективу войны, теперь станет нетерпимым даже к восстановлению прежних санкций. Плотина была разрушена, и никто не может гарантировать, что она может быть восстановлена, раз Иран нарушил это соглашение.
Любимый аргумент Белого дома по предполагаемой сделке, – что существует выбор, прежде чем западные державы заключат сделку или начнут войну, – для Нетаниягу свидетельствует о некомпетентности, которую он распознал в стратегии Белого дома. Этот аргумент равносилен декларации иранцам, что США эта сделка необходима гораздо больше, чем им.
Даже недовольство о его решении выступить в минувший вторник в Конгрессе вызывает мало сочувствия у израильского лидера. В конце концов, Обама был первым, нанёсшим визит в другую столицу, и он сделал тогда выговор своим сотрудникам. Когда Обама, наконец, приехал в Израиль в марте 2013 года в качестве президента, он демонстративно отказался от приглашения выступить в парламенте Израиля. Его пылкое обращение к парламенту в Стамбуле четыре года назад не было потеряно для израильских учёных мужей, – и вместо этого он публично выступил перед аудиторией молодых израильтян в Международном Конференц-центре в Иерусалиме.
 |
Президент США Барак Обама выступает с речью
в иерусалимском Конференц-центре, 21 марта 2013 года
(Фото: Йонатан Sindel / Flash90)
|
«Я могу обещать вам это»,– сказал Обама израильтянам об их премьер-министре, что
«политические лидеры никогда не будут рисковать, если народ не подталкивает их пойти на какой-либо риск».Нетаниягу списал провал Обамы на Белый дом; ослеплённый его напыщенной самоуверенностью, Обаме нельзя доверять, чтобы он компетентно управлял безопасностью в мире. Обама же списал на Нетаниягу его препятствия и лицемерную партизанщину, чьё узкое видение политики стоит на пути реального прогресса по любому вопросу, в котором он участвует.
Для этих обоих мужчин, этот разрыв глубже, чем разделяет демократов и республиканцев в США, он глубже, чем в палестинском вопросе, глубже, чем даже в схватке с Ираном. Обама попытался ввести новое сознание в мировых делах, сознание, которое определило его политическую идентичность. Нетаниягу же с вызовом защищает старые способы ведения дел – от которых, по его мнению, зависит безопасность его народа.
| Перевод: +Игорь Файвушович | |
Опубликовано в блоге "Трансляриум" | |