В заключительной части серии Tablet о французском антисемитизме, рассказывается об эхо и парадоксах ужасного убийства
Ловушка, которая привела к похищению, пыткам и убийству Илана Халими, была расставлена зимой 2006 на бульваре Вольтера в Париже, в нескольких кварталах от места, где я живу. В предыдущие месяцы, дети одного из самых бандитских cites – Баньё, которые сами себя называли «Заводные, как апельсин» и «Банда варваров» — неоднократно пытались похитить людей для получения выкупа. Руководимая 27-летним преступником по имени Юсуф Фофана -- пятым ребенка в семье мигрантов из Кот д’Ивуар, банда, этнически разнообразная по составу, включала членов от 16 до 26 лет. Свои потенциальные жертвы они устанавливали своеобразно: девочка, отобранная Фофаной, должна была установить связь с каким-нибудь мужчиной в целях знакомства, а потом, после свидания, попросить его привезти ее обратно в пригород. Для отвлечения полицейских, молодые члены банды должны были поджечь машину, в то время как другие должны были напасть на потенциальную жертву.
Пока, однако, их метод эффекта не давал: потенциальные жертвы, большинство которых были евреи, или предвидели ловушку, или спасались бегством. В одной, почти успешной попытке, закончившейся тем, что банда вдруг запаниковала, жертва, Мишель Д., был найден в наручниках, купающимся в луже собственной крови. Он заявил полиции, что напавшие называли его «жид» и «грязный еврей». Фофана пытался также шантажировать врачей, отправляя своих пешек для того, чтобы получить больничный лист мошенническим путем. Все эти врачи были также евреи. Он рассылал также письма с угрозами или забрасывал коктейли Молотова общественным деятелям, как Рони Борман, президент «Врачи без границ»; Джером Клеман, директор французского культурного телеканала Арте; адвокат Джозеф Коэн-Сабан среди прочих, все из которых были евреями. Все эти попытки тоже не удались.
Однако упорство – ключ к успеху. В январе 2006, предположение, которое вело Фофану с самого начала, и которое он неоднократно повторял на суде, три года спустя, что «все евреи богатые», привело его и членов его банды к поиску «еврейских магазинов» на бульваре Вольтера.
Было решено, что соблазнять жертву будет «соблазнительница Эмма», она же Ялда. Дочь иранской медсестры и политического беженца, Сорур Арбабзаде была красивой и мясистой 17-летней девушкой. Хотя явно умная, она все еще была ученицей 10-го класса. Во Франции, начиная с 1999, через два года после смерти своего отца (жестокого человека с диагнозом «параноидальная шизофрения», который силой женился на её матери, избивал Сорур большую часть ее детства), она была изнасилована в 14 лет тремя подростками из Ситэ. (Жалоба матери против мальчиков была вскоре отозвана, возможно, под окрестным давлением). Целый батальон судей суда по делам несовершеннолетних, квалифицированных воспитателей и социальных работников, следивших за девушкой с того момента не смогли предотвратить ее от нескольких попыток самоубийства.
Сорур, как показал судебный процесс, была приведена в банду полубездомной молодой женщиной, 2о, по имени Тиффен, которая родилась в Бретани в католической семье, а затем перешла в ислам в 15 лет. Из своей преданности Фофане, Тиффен нашла для него в Ситэ несколько объектов для похищения. некоторые из них были даже ее друзьями, но она не пользовалась доверием, чтобы сыграть соблазнительницу, и было решено использовать для этого Сорур. Фофану удалось убедить в один миг. «С тобой я смогу делать чудеса», -- сказал он Сорур в ту минуту, когда они встретились.
Молодая, слабохарактерная и манипулятивная, Сорур сказала, что принимает предложение Фофаны, использовать ее как сладкую приманку только «ради него» в обмен на обещание вознаграждения в 3000-5000 евро. Стала ли она секспартнершей Фофаны или была подружкой кого-то из членов банды, или то и другое, до сих пор неясно (она это отрицает). После этого, два года спустя, в 2008, уже будучи в тюрьме в ожидании суда, она написала письмо с извинениями семье жертвы. В 2009, после вынесения ей приговора – 9 лет тюрьмы, она снова три раза пыталась убить себя. Год спустя, в 2010, Флоран Гонсалвиш, директор тюрьмы, где она сидела, был вынужден уйти в отставку вместе с тюремным охранником по причине любовных отношений с ней и предоставления ей особых условий.
16 января 2006 Сорур вошла в магазин сотовых телефонов на бульваре Вольтера, где она начала кокетничать с 22-летним служащим по имени Илан Халими. Час спустя молодой человек дал ей свой номер телефона, через 4 дня она позвонила ему, чтобы назначить встречу на 20-е на 10 часов вечера, чтобы пойти выпить на южной окраине. «Он миленький», поведала она Тиффен после разговора, «он прикольный».
20-го была пятница.
Несколько месяцев спустя, после того, как Илан был обнаружен блуждающим по железнодорожным рельсам, голым и в наручниках, с тремя ножевыми ранениями и по всему телу ожогами третьей степени (он умер через несколько часов после его доставки в больницу), Сорур заявила полицейским, что она слышала его пронзительный крик в течение двух минут, пока он сопротивлялся членам банды, которые пытались запихнуть его в багажник машины. (Школьники с соседней улицы также видели, как он отбивался, схваченный за руки и за ноги. Из-за его высокого голоса, сказали они, они приняли его за девушку, с которой шутят, и не позвали полицию, которая бы все равно прибыла слишком поздно). Расплакавшись после того, как машина рванула с места, Сорур нашла утешение в теплых словах Мориса, еще одного члена банды, компьютерного инженера из Мартиники, который тоже принял ислам.
В апреле 2009 открытие уголовного дела по факту убийства Илана Халими стало ударом для всей Франции. Не менее 29 человек фигурировали в документах. Двадацати двум - было предъявлено обвинение в похищении, пытках, и других варварских актах, а также убийстве, шестерым - за знание об этих преступления и необращении к властям. Среди последних был консьерж здания, Жиль Серруриер, 36, француз-христианин, который появился в суде в слезах, депрессии и с желанием покончить с собой. Он не только он дал банде Фофана ключ от квартиры, куда потом привели Илана Халими, но, когда выяснилось, что на этом месте должна начаться стройка и здание больше не может быть использовано, он открыл для бандитов помещение бойлерной. Без него, отметил государственный прокурор, ничего не могло бы случиться. В его защиту, он упомянул его страх перед бандой, привычку похищений у дилеров из Ситэ и его незнание условий, в каких содержался Илан Халими, что было весьма сомнительно. Вскоре выяснилось, что в общей сложности оказалось 29 обвиняемых, что, по сути - небольшое число. Если сюда добавить друзей, дружков, подружек, а иногда - и родителей обвиняемых, то общее число людей, которые были осведомлены, как заметил журналист, подошло к 50. Учитывая национальное внимание к делу, всего один анонимный телефонный звонок в полицию в течение этих смертельных трех недель, был бы достаточным, чтобы все остановить.
Родители Жерома Рибейру являются как раз таким случаем. Рибейру, христианин по рождению, был безрпаботным упаковщиком, который стал одним из тюремщиков Илана Халими. В определенный момент во время его удержания, его здоровье начало ухудшаться. Рибейру запаниковал и признался своей подруге Лейле, а потом – и своим родителям, что он помог похитить кого-то и, что, судя по всему, «парень , скорее всего, не выживет». Отец Рибейру - Алсину велел ему молчать, и он попросил Лейлу сделать то же самое. Такое пассивное безразличие, вкупе с диким, холодным садизмом тюремщиков, поднял очевидный и неловкий вопрос: французские пригороды стали зоной беззакония? В конце концов, похищение Илана Халими стало возможным отчасти потому, что полиция давно отказалась и даже не пыталась входить в Ситэ, как и в Баньё.
Извращенная личность Фофаны придала делу зловещий оттенок. В феврале 2006, через несколько недель после смерти Илана Халими и ареста полицейскими большинства членов банды, Фофане удалось сбежать в Кот д' Ивуар, откуда он постоянно звонил семье Илана с угрозами. Ему даже удалось дать интервью французским телевизионщикам, которые показали Фофану по национальному телевидению с гордой улыбкой на лице и подругой рядом с ним. На вопрос репортера, если он убил Халими, Фофана ответил обдуманно, но неопределенно:
Марк Вейцман
Пока, однако, их метод эффекта не давал: потенциальные жертвы, большинство которых были евреи, или предвидели ловушку, или спасались бегством. В одной, почти успешной попытке, закончившейся тем, что банда вдруг запаниковала, жертва, Мишель Д., был найден в наручниках, купающимся в луже собственной крови. Он заявил полиции, что напавшие называли его «жид» и «грязный еврей». Фофана пытался также шантажировать врачей, отправляя своих пешек для того, чтобы получить больничный лист мошенническим путем. Все эти врачи были также евреи. Он рассылал также письма с угрозами или забрасывал коктейли Молотова общественным деятелям, как Рони Борман, президент «Врачи без границ»; Джером Клеман, директор французского культурного телеканала Арте; адвокат Джозеф Коэн-Сабан среди прочих, все из которых были евреями. Все эти попытки тоже не удались.
Однако упорство – ключ к успеху. В январе 2006, предположение, которое вело Фофану с самого начала, и которое он неоднократно повторял на суде, три года спустя, что «все евреи богатые», привело его и членов его банды к поиску «еврейских магазинов» на бульваре Вольтера.
Было решено, что соблазнять жертву будет «соблазнительница Эмма», она же Ялда. Дочь иранской медсестры и политического беженца, Сорур Арбабзаде была красивой и мясистой 17-летней девушкой. Хотя явно умная, она все еще была ученицей 10-го класса. Во Франции, начиная с 1999, через два года после смерти своего отца (жестокого человека с диагнозом «параноидальная шизофрения», который силой женился на её матери, избивал Сорур большую часть ее детства), она была изнасилована в 14 лет тремя подростками из Ситэ. (Жалоба матери против мальчиков была вскоре отозвана, возможно, под окрестным давлением). Целый батальон судей суда по делам несовершеннолетних, квалифицированных воспитателей и социальных работников, следивших за девушкой с того момента не смогли предотвратить ее от нескольких попыток самоубийства.
Сорур, как показал судебный процесс, была приведена в банду полубездомной молодой женщиной, 2о, по имени Тиффен, которая родилась в Бретани в католической семье, а затем перешла в ислам в 15 лет. Из своей преданности Фофане, Тиффен нашла для него в Ситэ несколько объектов для похищения. некоторые из них были даже ее друзьями, но она не пользовалась доверием, чтобы сыграть соблазнительницу, и было решено использовать для этого Сорур. Фофану удалось убедить в один миг. «С тобой я смогу делать чудеса», -- сказал он Сорур в ту минуту, когда они встретились.
Молодая, слабохарактерная и манипулятивная, Сорур сказала, что принимает предложение Фофаны, использовать ее как сладкую приманку только «ради него» в обмен на обещание вознаграждения в 3000-5000 евро. Стала ли она секспартнершей Фофаны или была подружкой кого-то из членов банды, или то и другое, до сих пор неясно (она это отрицает). После этого, два года спустя, в 2008, уже будучи в тюрьме в ожидании суда, она написала письмо с извинениями семье жертвы. В 2009, после вынесения ей приговора – 9 лет тюрьмы, она снова три раза пыталась убить себя. Год спустя, в 2010, Флоран Гонсалвиш, директор тюрьмы, где она сидела, был вынужден уйти в отставку вместе с тюремным охранником по причине любовных отношений с ней и предоставления ей особых условий.
16 января 2006 Сорур вошла в магазин сотовых телефонов на бульваре Вольтера, где она начала кокетничать с 22-летним служащим по имени Илан Халими. Час спустя молодой человек дал ей свой номер телефона, через 4 дня она позвонила ему, чтобы назначить встречу на 20-е на 10 часов вечера, чтобы пойти выпить на южной окраине. «Он миленький», поведала она Тиффен после разговора, «он прикольный».
20-го была пятница.
«Это был Шаббат! Шабббат!»
- скзала мне мать Илана, Рут Халими. Женщина небольшого роста, в которой чувствуется сила и материнство, родилась в Марокко. Она сумела пронести и сохранить свою силу и достоинство через все испытания, благодаря, как она говорит, утешению своей религии и поддержке еврейской общины. (Рут Халими работала служащей в Совете еврейских организаций в Париже в последние 22 года).
«Я до сих пор зла на Илана!» -- говорит она, добавляя, «не поймите меня неправильно, он был большой, большой ребенок. Хотя удивительно, что он был опорой дома. Он был вместо отца для сестер после того, как я развелась, очень ответственный молодой человек. Однако, у меня уже все волосы выпали из-за его китайской подруги, которую он себе нашел. Так зачем ему было нужно встречаться еще с одной? Мусульманкой? Да еще и в пятницу вечером, к тому же? Ну, ладно, ему было 22».В этот день он встретил свою новую подругу, чтобы пойти с ней выпить в Париж-Орлеан, одно из тех серых, безымянных кафе, где пол усеян окурками и билетами от скачек, а старые рабочие-мигранты смотрят ТВ. Она сказала, что живет одна и попросила подвезти ее домой. Когда они приехали, она дала сигнал банде, укрывшейся неподалеку, начав искать ключи в сумочке.
Несколько месяцев спустя, после того, как Илан был обнаружен блуждающим по железнодорожным рельсам, голым и в наручниках, с тремя ножевыми ранениями и по всему телу ожогами третьей степени (он умер через несколько часов после его доставки в больницу), Сорур заявила полицейским, что она слышала его пронзительный крик в течение двух минут, пока он сопротивлялся членам банды, которые пытались запихнуть его в багажник машины. (Школьники с соседней улицы также видели, как он отбивался, схваченный за руки и за ноги. Из-за его высокого голоса, сказали они, они приняли его за девушку, с которой шутят, и не позвали полицию, которая бы все равно прибыла слишком поздно). Расплакавшись после того, как машина рванула с места, Сорур нашла утешение в теплых словах Мориса, еще одного члена банды, компьютерного инженера из Мартиники, который тоже принял ислам.
«Ты не виновата», - сказал он ей. «И потом, все равно, все уже кончилось».Чуть позже в тот же вечер Фофана пригласил их обоих и парня Сорур по имени Сами — ученика модельера, с которым она недавно познакомилась в Интернете, в дешевый ресторан в районе Монпарнас, чтобы отпраздновать. У нее было мороженое. Фофана предложил Сорур и Сами снять номер на ночь за 109 евро в 3-хзвездочном отеле неподалеку. Конечно, не обещанные 5 000 евро, но тем не менее, хорошее расслабление. И этой же ночью она «залетела». Так, она провела три недели — полные три недели, во врем которых Илан Халими был с ног до головы обмотан клейкой лентой с одним отверстием, чтобы можно было дышать («Он выглядел как мумия», - сказал потом один из тюремщиков полиции), питался одной соломой, брошенной на земле. Сначала его держали в пустой холодной квартире в Ситэ, а затем - в помещении бойлерной, которое было еще холоднее, развязывая его только для того, чтобы он мог сходить в туалет. Его избивали и жгли окурками из-за разочарования, так как, несмотря на угрозы и давление, «евреи» не платили. За эти недели они увидели, что состояние Илана ухудшилось после того, как он оказался в помещении бойлерной, потому что он уже мог только мочиться в бутылку и ходить «по-большому» в пластиковый мешок, что приводило его тюремщиков в ярость, поскольку им приходилось держать этот мешок для него, и они били его за это. В течение этих дней его мыли сначала дешевым мылом и водой, а потом – кислотой, потому что, насмотревшись фильмов по ТВ, они решили, что кислота смоет с него все следы их ДНК, потом его снова избили, надели наручники и голого обмотали парой простыней, вытащен из дома в лес для того, чтобы Фофана его зарезал и сжег живьем. В эти же дни семейство Халими мучили телефонными звонками, а полиция ничего не могла предпринять, и все газеты в стране терялись в догадках, что это за банда такая. Сорур мучил лишь один вопрос: должна ли она порвать с Сами и позвонить Морису, в которого она влюбилась, и сделать аборт мимоходом, или ей надо остаться с Сами и родить малыша?
В апреле 2009 открытие уголовного дела по факту убийства Илана Халими стало ударом для всей Франции. Не менее 29 человек фигурировали в документах. Двадацати двум - было предъявлено обвинение в похищении, пытках, и других варварских актах, а также убийстве, шестерым - за знание об этих преступления и необращении к властям. Среди последних был консьерж здания, Жиль Серруриер, 36, француз-христианин, который появился в суде в слезах, депрессии и с желанием покончить с собой. Он не только он дал банде Фофана ключ от квартиры, куда потом привели Илана Халими, но, когда выяснилось, что на этом месте должна начаться стройка и здание больше не может быть использовано, он открыл для бандитов помещение бойлерной. Без него, отметил государственный прокурор, ничего не могло бы случиться. В его защиту, он упомянул его страх перед бандой, привычку похищений у дилеров из Ситэ и его незнание условий, в каких содержался Илан Халими, что было весьма сомнительно. Вскоре выяснилось, что в общей сложности оказалось 29 обвиняемых, что, по сути - небольшое число. Если сюда добавить друзей, дружков, подружек, а иногда - и родителей обвиняемых, то общее число людей, которые были осведомлены, как заметил журналист, подошло к 50. Учитывая национальное внимание к делу, всего один анонимный телефонный звонок в полицию в течение этих смертельных трех недель, был бы достаточным, чтобы все остановить.
Родители Жерома Рибейру являются как раз таким случаем. Рибейру, христианин по рождению, был безрпаботным упаковщиком, который стал одним из тюремщиков Илана Халими. В определенный момент во время его удержания, его здоровье начало ухудшаться. Рибейру запаниковал и признался своей подруге Лейле, а потом – и своим родителям, что он помог похитить кого-то и, что, судя по всему, «парень , скорее всего, не выживет». Отец Рибейру - Алсину велел ему молчать, и он попросил Лейлу сделать то же самое. Такое пассивное безразличие, вкупе с диким, холодным садизмом тюремщиков, поднял очевидный и неловкий вопрос: французские пригороды стали зоной беззакония? В конце концов, похищение Илана Халими стало возможным отчасти потому, что полиция давно отказалась и даже не пыталась входить в Ситэ, как и в Баньё.
 |
| Илан Халими, 23 (Jack Guez/AFP/Getty Images) |
Извращенная личность Фофаны придала делу зловещий оттенок. В феврале 2006, через несколько недель после смерти Илана Халими и ареста полицейскими большинства членов банды, Фофане удалось сбежать в Кот д' Ивуар, откуда он постоянно звонил семье Илана с угрозами. Ему даже удалось дать интервью французским телевизионщикам, которые показали Фофану по национальному телевидению с гордой улыбкой на лице и подругой рядом с ним. На вопрос репортера, если он убил Халими, Фофана ответил обдуманно, но неопределенно:
«Если бы сейчас по-прежнему существовала гильотина, то меня бы присудили к ней».
После того, как он был выдан и посажен в тюрьму во Франции, он попытался через своего адвоката найти издателя для своих мемуаров. Если бы ему удалось остаться в Кот д ' Ивуар, то его желанием было стать военным предводителем каких-нибудь африканских повстанцев.
Провокации Фофаны, циничная холодность, с которой он говорил о своих сообщниках и друзьях («для меня они были просто пешки, я использовал их») — все это говорило французам, что внутри их территории возник какой-то новый мир. Мир, из которого появился Фофана, и который он символизировал, был бесчеловечным, наполовину средневековым, а наполовину - XXI века, что не имеет ничего общего со старым, знакомым миром рабочих всего мира, которым страна была когда-то. В местах, называемых Ситэ, худшее еще предстоит? Даже такой левый сайт, как Rue 89 пришел к заключению, скрепя сердце, что
Провокации Фофаны, циничная холодность, с которой он говорил о своих сообщниках и друзьях («для меня они были просто пешки, я использовал их») — все это говорило французам, что внутри их территории возник какой-то новый мир. Мир, из которого появился Фофана, и который он символизировал, был бесчеловечным, наполовину средневековым, а наполовину - XXI века, что не имеет ничего общего со старым, знакомым миром рабочих всего мира, которым страна была когда-то. В местах, называемых Ситэ, худшее еще предстоит? Даже такой левый сайт, как Rue 89 пришел к заключению, скрепя сердце, что
«нам еще везло до сих пор, что бандиты и будущие убийцы из пригородов пока не осмеливаются использовать оружие».
Три года спустя, в Тулузе, Мохамед Мерах доказал его правоту.
Стоит отметить, что адвокатом Фофаны в начале судебного разбирательства была Изабель Кутан-Пейре, 57 лет. В то время она была и все еще является партнером бывшего про-алжирского адвоката Жака Вержеса, который защищал Клауса Барбье в 80-х. Она также была женой террориста Карлоса, за которого она вышла замуж в тюрьме по мусульманскому ритуалу. После суда над Фофаной в 2012, она стала адвокатом у отца Мохамеда Мераха, в его попытке потянуть к суду французское государство за убийство своего сына после его смерти. По иронии судьбы, Кутан-Пейре, которая в настоящее время защищает ираснкого министра культуры в деле против голливудских фильмов, которые она считает враждебными Тегерану, она стала адвокатом у Фофаны, который дал ей отвод на том основании, что она носит «еврейское имя» (она не еврейка).
***
Юсуф Фофана, обсессивный юдофоб, является настоль же истинным, насколько и необъяснимым. Его родители, брат, который появился в качестве свидетеля, казались такими изумленными им, как никому другому. Мнение по этому вопросу, однако, было высказано еще в 2006 Сорур Арбабзаде в своем разговоре с полицией: «Он сказал нам, что евреи -- короли, что они едят деньги государства, тогда как он, будучи черным и все такое -- раб государства». Этот стереотип начал популяризировать несколько лет назад после второй интифады и нападения 11 сентября французский комик Дьёдонне (который в 2013 подал неудачное ходатайство об освобождении Фофаны из тюрьмы).
Пассивный антисемитизм остальной части банды был также ясен. Сумасшедшая сумма, которую потребовала банда за освобождение Илана — 450 000 евро — была основана на предположении, что «евреи держаться вместе» и, что, если у семьи нет таких денег, то они есть у общины. В банде бытовало представление, что евреи – это всесильные враги. В это настолько верили, что после смерти Илана, один из сообщников Фофаны признался, что он пытался скрыться не столько от полиции, сколько от «Моссада», который, по его мнению, несомненно отправил бы команду в Баньё, чтобы отомстить. В комнате Джерома Риберу полиция обнаружила антисемитские листовки и нацистские плакаты.
Тем не менее, с самого начала всей истории, увлечение СМИ было частично обусловлено темой роста нового антисемитизма, журналисты и власти делали все от них зависящее, чтобы отрицать само его существование. С самого первого дня полиция настаивала на исключительно «злодейском» характере преступления и предполагала, что рассуждения об антисемитской мотивации банды были абсурдными. «Нет ни одного элемента, который позволял бы придать этому убийству антисемитский характер или определить его как акт антисемитизма», -- говорил судья первой инстанции в первые дни после смерти Илана. В том же ключе высказался и министр внутренних дел того времени и будущий президент Николя Саркози, который вышел с новым определением, (которое, учитывая отсутствие смысла, скорее всего непереводимо): «антисемитизм в сочетании».
Определенная тенденция к декартовой рациональности — французское высокомерие, которое было, возможно, отчасти объяснимо недоверием перед лицом очевидных фактов. Все это, в сочетании с гротескным поведением Фофаны, было просто слишком нелепым для интеллигентских умов, чтобы иметь с этим дело. Сам парень был ничтожеством, его падельники – слабаки, а остальная часть банды принадлежала к «социальным случаям». Лево-ориентированная версия этой линии была изложена в статье левого сенатора Эстер Бенбасса (сама еврейка), опубликованной в Le Monde, в 2006, где утверждалось, что «подчеркивание антисемитизма в данном случае будет «стимулировать общинность».
Другими словами, социальная озабоченность для менее удачливых была единственным способом хоть как-то рационально объяснить такую ужасно иррациональную историю. Думать по-другому будет, в конечном итоге, усилением дискриминации, что еще больше сделает французское общество подобием гетто. Во время суда, два адвоката — Жиль Антонович и Франсуаза Котта, защищавшие сообщников Фофаны, придумали другую статью, выражающую, в том же журнале ту же идею:
Стоит отметить, что адвокатом Фофаны в начале судебного разбирательства была Изабель Кутан-Пейре, 57 лет. В то время она была и все еще является партнером бывшего про-алжирского адвоката Жака Вержеса, который защищал Клауса Барбье в 80-х. Она также была женой террориста Карлоса, за которого она вышла замуж в тюрьме по мусульманскому ритуалу. После суда над Фофаной в 2012, она стала адвокатом у отца Мохамеда Мераха, в его попытке потянуть к суду французское государство за убийство своего сына после его смерти. По иронии судьбы, Кутан-Пейре, которая в настоящее время защищает ираснкого министра культуры в деле против голливудских фильмов, которые она считает враждебными Тегерану, она стала адвокатом у Фофаны, который дал ей отвод на том основании, что она носит «еврейское имя» (она не еврейка).
***
Юсуф Фофана, обсессивный юдофоб, является настоль же истинным, насколько и необъяснимым. Его родители, брат, который появился в качестве свидетеля, казались такими изумленными им, как никому другому. Мнение по этому вопросу, однако, было высказано еще в 2006 Сорур Арбабзаде в своем разговоре с полицией: «Он сказал нам, что евреи -- короли, что они едят деньги государства, тогда как он, будучи черным и все такое -- раб государства». Этот стереотип начал популяризировать несколько лет назад после второй интифады и нападения 11 сентября французский комик Дьёдонне (который в 2013 подал неудачное ходатайство об освобождении Фофаны из тюрьмы).
Пассивный антисемитизм остальной части банды был также ясен. Сумасшедшая сумма, которую потребовала банда за освобождение Илана — 450 000 евро — была основана на предположении, что «евреи держаться вместе» и, что, если у семьи нет таких денег, то они есть у общины. В банде бытовало представление, что евреи – это всесильные враги. В это настолько верили, что после смерти Илана, один из сообщников Фофаны признался, что он пытался скрыться не столько от полиции, сколько от «Моссада», который, по его мнению, несомненно отправил бы команду в Баньё, чтобы отомстить. В комнате Джерома Риберу полиция обнаружила антисемитские листовки и нацистские плакаты.
Тем не менее, с самого начала всей истории, увлечение СМИ было частично обусловлено темой роста нового антисемитизма, журналисты и власти делали все от них зависящее, чтобы отрицать само его существование. С самого первого дня полиция настаивала на исключительно «злодейском» характере преступления и предполагала, что рассуждения об антисемитской мотивации банды были абсурдными. «Нет ни одного элемента, который позволял бы придать этому убийству антисемитский характер или определить его как акт антисемитизма», -- говорил судья первой инстанции в первые дни после смерти Илана. В том же ключе высказался и министр внутренних дел того времени и будущий президент Николя Саркози, который вышел с новым определением, (которое, учитывая отсутствие смысла, скорее всего непереводимо): «антисемитизм в сочетании».
Определенная тенденция к декартовой рациональности — французское высокомерие, которое было, возможно, отчасти объяснимо недоверием перед лицом очевидных фактов. Все это, в сочетании с гротескным поведением Фофаны, было просто слишком нелепым для интеллигентских умов, чтобы иметь с этим дело. Сам парень был ничтожеством, его падельники – слабаки, а остальная часть банды принадлежала к «социальным случаям». Лево-ориентированная версия этой линии была изложена в статье левого сенатора Эстер Бенбасса (сама еврейка), опубликованной в Le Monde, в 2006, где утверждалось, что «подчеркивание антисемитизма в данном случае будет «стимулировать общинность».
Другими словами, социальная озабоченность для менее удачливых была единственным способом хоть как-то рационально объяснить такую ужасно иррациональную историю. Думать по-другому будет, в конечном итоге, усилением дискриминации, что еще больше сделает французское общество подобием гетто. Во время суда, два адвоката — Жиль Антонович и Франсуаза Котта, защищавшие сообщников Фофаны, придумали другую статью, выражающую, в том же журнале ту же идею:
"Только люди, мотивированные «политическими причинами»», написали они, «будут пытаться убеждать, что антисемитизм разъедает французское общество. Как мы все знаем, эта чума, к счастью, практически не существует" в стране.Несколько лет спустя, Антонович написал целую книгу об этом деле с целью
«бороться с убеждением, что в 2006 молодой француз был убит кучей дикарей только потому, что он еврей. Я написал эту книгу», добавил он, «из долга, рискуя прослыть негативистом».
Таков классический оптимизм рассуждения левых.
***
Однако глубинные причины такого энергичного отрицания стали ясны только в первые три месяца (плюс апелляция) судебного разбирательства по делу о банде Фофаны в 2009. Под давлением адвоката семьи Халими, Франсиса Спинера, несмотря на эту атмосферу и вопреки его собственному заявлению, антисемитизм был включен, как «отягчающее обстоятельство» в дело против Юссуфа Фофаны (но не против других). Однако что конкретно могли сделать судьи? В законе, наличие отягчающего обстоятельства приводит к более суровому приговору, чем без него. Однако Фофана и без того уже стоял перед самым суровым приговором, какой может быть вынесен по французским законам – пожизненным тюремным заключением. Кроме того, Французская Республика не признает евреев как членов общины — только как отдельных физических лиц.
То, что Халими был похищен и убит за то, что был евреем, было социологическим фактом, однако, не было никакого конкретного вердикта, выносимого по такой мотивации. В результате, трибунал столкнулся со странным парадоксом: из-за того, что антисемитизм был признан как отягчающее обстоятельство, его следовало юридически игнорировать. Государственный прокурор Филипп Бильже не был готов сделать шаг к единственному альтернативному способу для осуждения всех членов банды одним приговором. Обычная французская психодрама началась, когда, вследствие юридического тупика, разъяренный Спинер вышел к прессе с нападками на Бильже. Отец Бильже, сказал Спинер, во время второй мировой войны сотрудничал с нациастами. Его снисходительность к сообщникам Фофаны выдает в нем «биологического предателя».
Похваставшись, что он имеет прочные личные контакты в правительстве, Спинер перед камерами добавил, что он сделает то, что должен сделать, если вердикт не устроит его клиентов. Тотчас же в СМИ и в общественном мнении, евреи стали выглядеть, как мощное сообщество выше закона, способное получить от государства все, что оно желает. Хотя приговор первого слушания не был радикально изменен, апелляция, которую Спинеру удалось получить, не сделала ничего для опровержения этого предрассудка. Окончательный приговор в отношении сообщников Фофаны был от шести месяцев до 18 лет, плюс два оправдательных приговоров — все, как и требовал Бильже. Таким образом, евреи смогли получить то, что хотели от государства, но конечный результат был много шума из ничего. Другими словами, он показал, что ситуация была обращена вспять ,т.е., что Фофана был не так уж и неправ после всего. Как мы пришли к такому перевороту после четко очерченного жестокого антисемитского убийства - к осуждению еврейского лобби?
Здесь требуется историческая справка. В 2006, Франсис Спинер, когда он взялся за это дело, был личным адвокатом у тогдашнего президента Республики Жака Ширака. Между 1995 и 2002, он также входил в юридическую группу Елисейского дворца, под названием «Черный кабинет», отвечающий за тайное наблюдение за любыми политически важными делами, которые могут возникнуть против Ширака. Этот кабинет возглавлял Доминик де Вильпен, будущий министр иностранных дел и герой «пацифистского» движения против войны в Ираке.
Предводитель голлистского движения, Ширак, был наследником нео-колониальной «арабской политики», проводимой во Франции с начале 1960-х для компенсации потери колоний Франции и для обеспечения поставок нефти и газа в страну. На протяжении десятилетий эта политика позволяла политическому классу действовать так, как если бы они по-прежнему владели бывшими колониями. Она также помогала в финансировании политических кампаний. Но к тому времени, когда в 1995 Ширак пришел к власти, эта политика превратилась в шутку. Большинство французских политиков зависели от арабских режимов, и другого пути не было.
То, что осталось от «арабской политики», была личная дружба с диктаторами и сетью организованной политической и финансовой коррупции. Ясир Арафат был личным другом Ширака. Президент Франции также был очень близок с Саддамом Хусейном, а в 2004, когда началась война в Ираке, он и Доминик де Вильпен решительно выступили против нее. Это было время, когда Вильпен мог открыто говорить о «евреях, делающих политику Вашингтона». Когда песни Хамаса были слышны на пацифистских демонстрациях сторонников Ширака и Вильпена. Время, когда еврейское влияние в делах мира, открыто подвергалось осуждению почти в каждой такой демонстрации, а еврейские граждане подвергались нападению толпы. Такова была политическая атмосфера, на фоне которой произошло убийство Илана Халими.
Одного никто не хотел в этом контексте – это, чтобы семья Халими и Еврейский совет пришли с адвокатом, который бы намекал на возможную моральную ответственность. Шансов было мало, но зачем рисковать? Вместо этого, было нужно, чтобы кто-то мог неявно доказать, что человек может быть анти-сионистом, не будучи антисемитом. Разве Франсис Спинер не был идеальным кандидатом для такой задачи? В 2005, за год до суда над Фофаной, по просьбе Елисейского дворца, он представлял мусульманскую ассоциацию против журнала Charlie Hebdo в деле карикатур на пророка Мохаммеда. Он проиграл. Но уточним: разве он не мог точно также возражать против антисемитизма? Разве не мог он отвести внимание от геополитических компромиссов и коррупции, которые были на высоком уровне во французском государстве? Ходили слухи в юридических кругах во время судебного процесса, что Спинер действительно был выбраны по явной рекомендации президента.
Однако полностью ли ошибался Спинер относительно государственного прокурора Филиппа Бильже? В 2009, когда проводилось судебное разбирательство, Бильже опубликовал книгу, в которой сравнивал моральную «дилемму» своего отца (который был во время второй мировой войны одним из самых важных французских лидеров Deutsche Volksgemeinschaft или DVG в Лотарингии (Сообщество немецкого народа в Лотарингии, политическая организация, связанная с нацистской партией) с трагедией Креона. О трагедии Халими он говорил гораздо меньше. Когда Рут, мать Илана, заканчивала свои показания, она сказала, что убийство ее сына было знаком того, что «Шоа начинается снова». Бильже, видимо, не был в состоянии видеть материнское горе в этом иррациональном заявлении, или не смог преодолеть отвращения, однако, взял на себя смелость прокомментировать его в своем блоге двумя словами — «restons calme» (сохраним спокойствие). Это было все, но в этом было многое. В ходе судебного разбирательства, сам он был так спокоен, что потратил много своего времени, как прокурор, пытаясь «понять» соучастников Фофаны и их мотивы. О самом Фофане, ссылаясь на французского писателя Жоржа Бернаноса, он сказал, что тот «опозорил антисемитизм».
Оказавшись между черствыми остатками политики защиты про-арабских режимов, левой риторикой и призраками II мировой войны, французские евреи начали свое путешествие в гражданское одиночество. Невротические, исторические и идеологические тупики, в которых французы имеют дело с антисемитизмом, являются с тех пор тем ментальным контекстом, в котором для евреев во Франции невозможно ни думать, ни жить.
***
Однако глубинные причины такого энергичного отрицания стали ясны только в первые три месяца (плюс апелляция) судебного разбирательства по делу о банде Фофаны в 2009. Под давлением адвоката семьи Халими, Франсиса Спинера, несмотря на эту атмосферу и вопреки его собственному заявлению, антисемитизм был включен, как «отягчающее обстоятельство» в дело против Юссуфа Фофаны (но не против других). Однако что конкретно могли сделать судьи? В законе, наличие отягчающего обстоятельства приводит к более суровому приговору, чем без него. Однако Фофана и без того уже стоял перед самым суровым приговором, какой может быть вынесен по французским законам – пожизненным тюремным заключением. Кроме того, Французская Республика не признает евреев как членов общины — только как отдельных физических лиц.
То, что Халими был похищен и убит за то, что был евреем, было социологическим фактом, однако, не было никакого конкретного вердикта, выносимого по такой мотивации. В результате, трибунал столкнулся со странным парадоксом: из-за того, что антисемитизм был признан как отягчающее обстоятельство, его следовало юридически игнорировать. Государственный прокурор Филипп Бильже не был готов сделать шаг к единственному альтернативному способу для осуждения всех членов банды одним приговором. Обычная французская психодрама началась, когда, вследствие юридического тупика, разъяренный Спинер вышел к прессе с нападками на Бильже. Отец Бильже, сказал Спинер, во время второй мировой войны сотрудничал с нациастами. Его снисходительность к сообщникам Фофаны выдает в нем «биологического предателя».
Похваставшись, что он имеет прочные личные контакты в правительстве, Спинер перед камерами добавил, что он сделает то, что должен сделать, если вердикт не устроит его клиентов. Тотчас же в СМИ и в общественном мнении, евреи стали выглядеть, как мощное сообщество выше закона, способное получить от государства все, что оно желает. Хотя приговор первого слушания не был радикально изменен, апелляция, которую Спинеру удалось получить, не сделала ничего для опровержения этого предрассудка. Окончательный приговор в отношении сообщников Фофаны был от шести месяцев до 18 лет, плюс два оправдательных приговоров — все, как и требовал Бильже. Таким образом, евреи смогли получить то, что хотели от государства, но конечный результат был много шума из ничего. Другими словами, он показал, что ситуация была обращена вспять ,т.е., что Фофана был не так уж и неправ после всего. Как мы пришли к такому перевороту после четко очерченного жестокого антисемитского убийства - к осуждению еврейского лобби?
Здесь требуется историческая справка. В 2006, Франсис Спинер, когда он взялся за это дело, был личным адвокатом у тогдашнего президента Республики Жака Ширака. Между 1995 и 2002, он также входил в юридическую группу Елисейского дворца, под названием «Черный кабинет», отвечающий за тайное наблюдение за любыми политически важными делами, которые могут возникнуть против Ширака. Этот кабинет возглавлял Доминик де Вильпен, будущий министр иностранных дел и герой «пацифистского» движения против войны в Ираке.
Предводитель голлистского движения, Ширак, был наследником нео-колониальной «арабской политики», проводимой во Франции с начале 1960-х для компенсации потери колоний Франции и для обеспечения поставок нефти и газа в страну. На протяжении десятилетий эта политика позволяла политическому классу действовать так, как если бы они по-прежнему владели бывшими колониями. Она также помогала в финансировании политических кампаний. Но к тому времени, когда в 1995 Ширак пришел к власти, эта политика превратилась в шутку. Большинство французских политиков зависели от арабских режимов, и другого пути не было.
То, что осталось от «арабской политики», была личная дружба с диктаторами и сетью организованной политической и финансовой коррупции. Ясир Арафат был личным другом Ширака. Президент Франции также был очень близок с Саддамом Хусейном, а в 2004, когда началась война в Ираке, он и Доминик де Вильпен решительно выступили против нее. Это было время, когда Вильпен мог открыто говорить о «евреях, делающих политику Вашингтона». Когда песни Хамаса были слышны на пацифистских демонстрациях сторонников Ширака и Вильпена. Время, когда еврейское влияние в делах мира, открыто подвергалось осуждению почти в каждой такой демонстрации, а еврейские граждане подвергались нападению толпы. Такова была политическая атмосфера, на фоне которой произошло убийство Илана Халими.
Одного никто не хотел в этом контексте – это, чтобы семья Халими и Еврейский совет пришли с адвокатом, который бы намекал на возможную моральную ответственность. Шансов было мало, но зачем рисковать? Вместо этого, было нужно, чтобы кто-то мог неявно доказать, что человек может быть анти-сионистом, не будучи антисемитом. Разве Франсис Спинер не был идеальным кандидатом для такой задачи? В 2005, за год до суда над Фофаной, по просьбе Елисейского дворца, он представлял мусульманскую ассоциацию против журнала Charlie Hebdo в деле карикатур на пророка Мохаммеда. Он проиграл. Но уточним: разве он не мог точно также возражать против антисемитизма? Разве не мог он отвести внимание от геополитических компромиссов и коррупции, которые были на высоком уровне во французском государстве? Ходили слухи в юридических кругах во время судебного процесса, что Спинер действительно был выбраны по явной рекомендации президента.
Однако полностью ли ошибался Спинер относительно государственного прокурора Филиппа Бильже? В 2009, когда проводилось судебное разбирательство, Бильже опубликовал книгу, в которой сравнивал моральную «дилемму» своего отца (который был во время второй мировой войны одним из самых важных французских лидеров Deutsche Volksgemeinschaft или DVG в Лотарингии (Сообщество немецкого народа в Лотарингии, политическая организация, связанная с нацистской партией) с трагедией Креона. О трагедии Халими он говорил гораздо меньше. Когда Рут, мать Илана, заканчивала свои показания, она сказала, что убийство ее сына было знаком того, что «Шоа начинается снова». Бильже, видимо, не был в состоянии видеть материнское горе в этом иррациональном заявлении, или не смог преодолеть отвращения, однако, взял на себя смелость прокомментировать его в своем блоге двумя словами — «restons calme» (сохраним спокойствие). Это было все, но в этом было многое. В ходе судебного разбирательства, сам он был так спокоен, что потратил много своего времени, как прокурор, пытаясь «понять» соучастников Фофаны и их мотивы. О самом Фофане, ссылаясь на французского писателя Жоржа Бернаноса, он сказал, что тот «опозорил антисемитизм».
Оказавшись между черствыми остатками политики защиты про-арабских режимов, левой риторикой и призраками II мировой войны, французские евреи начали свое путешествие в гражданское одиночество. Невротические, исторические и идеологические тупики, в которых французы имеют дело с антисемитизмом, являются с тех пор тем ментальным контекстом, в котором для евреев во Франции невозможно ни думать, ни жить.